Лилии не прядут
суббота, 30 июня 2012
четверг, 28 июня 2012
Лилии не прядут
Лилии не прядут
Ехал в ссылку — в Альпухарру —Молодой владыка мавров,
Караван свой возглавляя,
Молчалив, подавлен скорбью.
С ним — на статных иноходцах,
На носилках золочёных —
Женщины его семейства,
А рабыни их — на мулах;
Сотня верных слуг — на гордых
Вороных конях арабских…
Но понуро, вяло как-то
Всадники качались в сёдлах.
Ни цимбал, и ни литавров,
И ни песен. Лишь на мулах
Серебром звенят в тиши
Колокольчики уныло.
На горе, откуда взору
Вся Дуэрская долина
И зубчатая Гренада
Предстают в последний раз, —
Там король с коня слезает
И глядит на милый город,
Что сияет на закате
Золотом и багрецом.
Но, Аллах! Что за картина!
Где священный полумесяц?
На Альгамбре — крест испанский
И испанские знамёна!
Ах! Изгнанник венценосный
Не сдержал тяжёлых вздохов.
Слёзы по щекам внезапно
Покатились водопадом.
Мрачно смотрит с иноходца
Королева-мать на сына,
Смотрит и его сурово
Горькими корит словами:
«Плакать, Боабдиль-эль-Чико,
Ты, как женщина, умеешь,
Только город, как мужчина,
Отстоять ты не сумел!»
Тут одна из всех наложниц,
Что была любимей прочих,
Соскочив с носилок, нежно
Бросилась на грудь владыки.
«Боабдиль-эль-Чико, милый! —
Говорит она, — утешься:
В бездне твоего несчастья
Расцветёт прекрасный лавр!
Нет, не только триумфатор,
Нет, не только лишь венчанный
Фаворит слепой богини, —
Но и кровный сын несчастья,
И боец, геройски павший
В схватке с грозною судьбою, —
Да, и он бессмертен будет
У людей в воспоминаньях!..
«Вздох последний Боабдила» —
Так зовётся до сих пор
Та гора, с которой видел
Он в последний раз Гренаду.
И наложницы любимой
Оправдалось предсказанье:
Да, король тот мавританский
Славной памятью прославлен.
Не заглохнет эта слава,
Разве только на последней —
Лопнут струны на последней
Из гитар андалузийских!
(пер. Л.Пеньковского)
среда, 27 июня 2012
Лилии не прядут
Лилии не прядут
Абсолютно живой, остроумный мультфильм, утоляющий жажду о событиях, что происходят в Иране.
Мор (с) :
Замечательная работа. В первую очередь потому, что когда люди берутся за такие крупные темы, как война, восстание, репрессии, трудная судьба иностранца в чужой стране, разница между мусульманином и европейцем, получается невыносимо скучно. Автор "Персеполиса" каким-то чудом сумела этого избежать и сняла обо всем перечисленном и судьбе Ирана трагикомический мультфильм. Ей хватило вкуса, чтобы не передавить ни в чем, а получилось это потому, что она не рассказывала именно про коммунистов, про исламский переворот в Иране, про отношение к приезжим во Франции или про расстрелы. Она рассказала свою личную историю, историю либеральной семьи, выросшей девочки, слушавшей западную музыку, — и совершенно заслуженно получила пальмовую ветвь Канн.
Главная героиня любит тяжелый рок, Брюса Ли и шаха и собирается стать прорицательницей. Ее родители, потомки каджарских принцев, популярно объясняют ей (а заодно и зрителю, ровным счетом ничего не знающему про Иран), почему шах — это плохо, а грядущая революция — хорошо. Пока Маржан бегает по улице и играет с друзьями в партизанов, исламская революция происходит, но приносит с собой не совсем то, чего ожидали, — традиционализм, травлю, запреты, массовые расстрелы, войну с Ираком, так что девочке приходится отправиться в Вену. Печальное и гадкое очень умело чередуется с комическим. Может, дело тут в том, что главная героиня — веселый и энергичный человек?
Маржан разговаривает с Господом Богом и Карлом Марксом. Запоминающиеся маленькие происшествия, характерные для воспоминаний о детстве, сочетаются с характерами родственников Маржан, умирающими за мечту о новом Иране. Момент, где взрослые люди, словно дети, устраивают себе вечеринку с музыкой и спиртным, а затем прячутся, придумывая объяснения, перед бородатым патрулем исламистов, — забавная. Но если бы они не успели этого сделать, их бы казнили. Смотреть, как девушки в хиджабах передают друг другу зарубежные пластинки, весело. Но слушать, как их учительница говорит о счастливой жизни, — не очень. Слушать разговор маленькой Маржан с богом смешно, а вот историю о том, что любую разведенную женщину мужчины от молочника до зеленщика воспринимают, как шлюху, — не особенно. И так со всем происходящим — одиночество в Вене, первые романы, друзья, любящие экзотику, постоянная смена жилья, возвращение в Иран, попытка выйти замуж, быстрое превращение веселого парня в валяющуюся на диване кучу. Через весь фильм проходит образ бабушки — серьезной, доброй и по-настоящему цельной. Возможно, именно ее присутствие задает мультфильму тон несгибаемости и отсутствия нытливой рефлексии.
Мультфильм содержит множество удачных шуток, как с визуальной точки зрения, так и прямым текстом. В нем есть желание найти правду, жизненный стержень. Феминизм Маржан вполне понятен, а ее желание обрести свободу, не отказываясь от того, что она иранка, пронизывает весь фильм. Но даже если не заострять на этом взгляд, "Персеполис" — увлекательная и оригинальная работа, от которой трудно оторваться.
Алексей Ковалев:
По случаю показа «Персиполиса» на Каннском фестивале МИД Исламской Республики Иран направил сухую ноту протеста французам: дескать, в мультфильме неверно отражены достижения Великой исламской революции. Французы в ответ выдвинули «Персиполис» кандидатом в номинацию «Лучший иностранный фильм» на грядущем «Оскаре». Шансы на статуэтку велики, учитывая последние новости с Ближнего Востока и из Госдепа США.
На самом деле «Персиполис» делает для улучшения имиджа Ирана гораздо больше, чем десять заявлений его МИДа. Автобиографическая история, рассказанная иранкой Маржане Сатрапи (кстати, комикс, по которому снят мультфильм, переведен уже на 16 языков), не претендует на стопроцентную объективность. Но она в любом случае правдивее и точнее размышлений политологов, оправдывающих или осуждающих нападение на Иран. Самое ценное здесь — частный и трезвый человеческий взгляд на исторические катаклизмы. Именно такого не хватает сейчас в потоках новостей.
Центральная тема мультфильма — трагедия иранского «образованного класса», который боролся с жестоким и неудобным режимом шаха, но после революции получил по первое число уже от новой власти — религиозных фундаменталистов во главе с аятоллой Хомейни. Главная героиня, девочка Маржи, живет в Тегеране в семье просвещенных интеллектуалов и диссидентов, учится во французской школе и считает себя пророком Бога.
Сюжет подается ретроспективно — в воспоминаниях уже взрослой Маржане, печально курящей в венском аэропорту. Вот отец рассказывает ей историю шаха Резы, который хотел быть просвещенным лидером европейского типа, но не выдержал соблазнов власти. Вот бородатый человек по телевизору говорит, что смешанные школы и иностранные языки теперь запрещены, а все женщины должны носить хиджаб. Добрая бабушка, которая каждое утро набивает лифчик жасминовыми цветами, чтобы лучше пахнуть (самый сентиментальный момент мультфильма). Уморительная история похода на черный рынок за новым диском Iron Maiden (мрачные типы в темных очках предлагают последний альбом «Джайкла Мексона»). Долгая и бессмысленно жестокая ирано-иракская война. Разруха, дефицит, безнадега. Отъезд в Вену. Издержки капитализма и богемного образа жизни (квартирный вопрос, наркотрафик, безденежье, психоанализ).
Картина невеселая, но бесконечно далекая от «Архипелага ГУЛАГ» — дело спасает детский взгляд на мир, который способен разглядеть смешное и трогательное в любой серости и тьме. Вдобавок эта история в принципе лишена пораженческих настроений и уныния. Свою личную борьбу гордая девушка Маржане ведет не с репрессивным режимом, а с тяжелой, липкой неловкостью, каждый раз повисающей после вопроса «А вы откуда будете?». Да-да, с тем самым чувством, которое почему-то все лучше и лучше знакомо и нашему «образованному классу». (с)
Там говорил Заратустра:
Работая в своё время в одной курьерской службе, я как-то приехал за письмом. В бетонной коробке недостроенного завода на окраине зимнего города находился маленький, непонятно какими правдами-неправдами там возникший островок офисной жизни. Именно из него должно было отправиться письмо в далёкий жаркий Тегеран. «Слушайте внимательно», - сказала девушка, засовывая в конверт испещрённые штампами с вязью листочки, - «вот адрес, записать надо именно так. Там у них после очередной революции все улицы попереименовывали и они теперь носят двойные названия». Я не стал говорить, что последняя «очередная» революция там произошла больше четверти века назад и выражать свои сомнения, что за это время улицы окончательно не определились со своими названиями. Это не моё дело, да и вообще, всякое ведь бывает. Что я знаю, в конце-концов об Иране, кроме даты революции? Мало что. Видимо, поскольку, у западноевропейских обывателей представления об Иране были столь же туманны, как и у меня, Марьян Сатрапи решила всем просто рассказать о своей родине. Рассказать не отстраненно, а показать ее своими глазами, своими воспоминаниями. Мультфильм весьма незатейлив как с технической, так и с сюжетной точки зрения. Пятнадцать лет жизни героини, то со своим народом, то вдали от него. Пятнадцать лет периода становления личности и формирования мировоззрения. Пятнадцать лет выборов и компромиссов. Пятнадцать лет борьбы и страха. Родственники-диссиденты и стражи революции, горести свободы реальной и радости свободы мнимой. Всё что было в насыщенной, но, всё-таки, не такой, о которой пишут романы, жизни девочки. В фильме нет пафосного обличительства, но нет и намеренного отстранения от оценок и рассуждений. Ясно, что виноватым во многих своих несчастливых поворотах судьбы героиня считает иранский теократический режим, она не упускает возможности показать, сколь нестойки бывают бойцы за исламскую мораль, сколь нелогичны и непрочны бывают их идеологические установки, но и не демонизирует их излишне, в конце концов это люди, созданные её культурой и именно так понимающие рецепт счастья для своей страны. Фильм ценен именно своей предвзятостью и субъективизмом, а также довольно длительной исторической перспективой. Мы можем посмотреть передачи разных географических каналов про жизнь и быт современного Ирана, мы можем почитать книги, где расскажут, про исламскую революцию, про её лидеров, про экономику и политику, про международные проблемы за последние три десятилетия, но едва ли они дадут нам полное представление о революционном обществе последних ариев. Поэтому, чтобы что-то понять о нём, если соберетесь ехать в Иран, посмотрите «Персеполис», вам будет проще. (с)
Мор (с) :
Замечательная работа. В первую очередь потому, что когда люди берутся за такие крупные темы, как война, восстание, репрессии, трудная судьба иностранца в чужой стране, разница между мусульманином и европейцем, получается невыносимо скучно. Автор "Персеполиса" каким-то чудом сумела этого избежать и сняла обо всем перечисленном и судьбе Ирана трагикомический мультфильм. Ей хватило вкуса, чтобы не передавить ни в чем, а получилось это потому, что она не рассказывала именно про коммунистов, про исламский переворот в Иране, про отношение к приезжим во Франции или про расстрелы. Она рассказала свою личную историю, историю либеральной семьи, выросшей девочки, слушавшей западную музыку, — и совершенно заслуженно получила пальмовую ветвь Канн.
Главная героиня любит тяжелый рок, Брюса Ли и шаха и собирается стать прорицательницей. Ее родители, потомки каджарских принцев, популярно объясняют ей (а заодно и зрителю, ровным счетом ничего не знающему про Иран), почему шах — это плохо, а грядущая революция — хорошо. Пока Маржан бегает по улице и играет с друзьями в партизанов, исламская революция происходит, но приносит с собой не совсем то, чего ожидали, — традиционализм, травлю, запреты, массовые расстрелы, войну с Ираком, так что девочке приходится отправиться в Вену. Печальное и гадкое очень умело чередуется с комическим. Может, дело тут в том, что главная героиня — веселый и энергичный человек?
Маржан разговаривает с Господом Богом и Карлом Марксом. Запоминающиеся маленькие происшествия, характерные для воспоминаний о детстве, сочетаются с характерами родственников Маржан, умирающими за мечту о новом Иране. Момент, где взрослые люди, словно дети, устраивают себе вечеринку с музыкой и спиртным, а затем прячутся, придумывая объяснения, перед бородатым патрулем исламистов, — забавная. Но если бы они не успели этого сделать, их бы казнили. Смотреть, как девушки в хиджабах передают друг другу зарубежные пластинки, весело. Но слушать, как их учительница говорит о счастливой жизни, — не очень. Слушать разговор маленькой Маржан с богом смешно, а вот историю о том, что любую разведенную женщину мужчины от молочника до зеленщика воспринимают, как шлюху, — не особенно. И так со всем происходящим — одиночество в Вене, первые романы, друзья, любящие экзотику, постоянная смена жилья, возвращение в Иран, попытка выйти замуж, быстрое превращение веселого парня в валяющуюся на диване кучу. Через весь фильм проходит образ бабушки — серьезной, доброй и по-настоящему цельной. Возможно, именно ее присутствие задает мультфильму тон несгибаемости и отсутствия нытливой рефлексии.
Мультфильм содержит множество удачных шуток, как с визуальной точки зрения, так и прямым текстом. В нем есть желание найти правду, жизненный стержень. Феминизм Маржан вполне понятен, а ее желание обрести свободу, не отказываясь от того, что она иранка, пронизывает весь фильм. Но даже если не заострять на этом взгляд, "Персеполис" — увлекательная и оригинальная работа, от которой трудно оторваться.
Алексей Ковалев:
По случаю показа «Персиполиса» на Каннском фестивале МИД Исламской Республики Иран направил сухую ноту протеста французам: дескать, в мультфильме неверно отражены достижения Великой исламской революции. Французы в ответ выдвинули «Персиполис» кандидатом в номинацию «Лучший иностранный фильм» на грядущем «Оскаре». Шансы на статуэтку велики, учитывая последние новости с Ближнего Востока и из Госдепа США.
На самом деле «Персиполис» делает для улучшения имиджа Ирана гораздо больше, чем десять заявлений его МИДа. Автобиографическая история, рассказанная иранкой Маржане Сатрапи (кстати, комикс, по которому снят мультфильм, переведен уже на 16 языков), не претендует на стопроцентную объективность. Но она в любом случае правдивее и точнее размышлений политологов, оправдывающих или осуждающих нападение на Иран. Самое ценное здесь — частный и трезвый человеческий взгляд на исторические катаклизмы. Именно такого не хватает сейчас в потоках новостей.
Центральная тема мультфильма — трагедия иранского «образованного класса», который боролся с жестоким и неудобным режимом шаха, но после революции получил по первое число уже от новой власти — религиозных фундаменталистов во главе с аятоллой Хомейни. Главная героиня, девочка Маржи, живет в Тегеране в семье просвещенных интеллектуалов и диссидентов, учится во французской школе и считает себя пророком Бога.
Сюжет подается ретроспективно — в воспоминаниях уже взрослой Маржане, печально курящей в венском аэропорту. Вот отец рассказывает ей историю шаха Резы, который хотел быть просвещенным лидером европейского типа, но не выдержал соблазнов власти. Вот бородатый человек по телевизору говорит, что смешанные школы и иностранные языки теперь запрещены, а все женщины должны носить хиджаб. Добрая бабушка, которая каждое утро набивает лифчик жасминовыми цветами, чтобы лучше пахнуть (самый сентиментальный момент мультфильма). Уморительная история похода на черный рынок за новым диском Iron Maiden (мрачные типы в темных очках предлагают последний альбом «Джайкла Мексона»). Долгая и бессмысленно жестокая ирано-иракская война. Разруха, дефицит, безнадега. Отъезд в Вену. Издержки капитализма и богемного образа жизни (квартирный вопрос, наркотрафик, безденежье, психоанализ).
Картина невеселая, но бесконечно далекая от «Архипелага ГУЛАГ» — дело спасает детский взгляд на мир, который способен разглядеть смешное и трогательное в любой серости и тьме. Вдобавок эта история в принципе лишена пораженческих настроений и уныния. Свою личную борьбу гордая девушка Маржане ведет не с репрессивным режимом, а с тяжелой, липкой неловкостью, каждый раз повисающей после вопроса «А вы откуда будете?». Да-да, с тем самым чувством, которое почему-то все лучше и лучше знакомо и нашему «образованному классу». (с)
Там говорил Заратустра:
Работая в своё время в одной курьерской службе, я как-то приехал за письмом. В бетонной коробке недостроенного завода на окраине зимнего города находился маленький, непонятно какими правдами-неправдами там возникший островок офисной жизни. Именно из него должно было отправиться письмо в далёкий жаркий Тегеран. «Слушайте внимательно», - сказала девушка, засовывая в конверт испещрённые штампами с вязью листочки, - «вот адрес, записать надо именно так. Там у них после очередной революции все улицы попереименовывали и они теперь носят двойные названия». Я не стал говорить, что последняя «очередная» революция там произошла больше четверти века назад и выражать свои сомнения, что за это время улицы окончательно не определились со своими названиями. Это не моё дело, да и вообще, всякое ведь бывает. Что я знаю, в конце-концов об Иране, кроме даты революции? Мало что. Видимо, поскольку, у западноевропейских обывателей представления об Иране были столь же туманны, как и у меня, Марьян Сатрапи решила всем просто рассказать о своей родине. Рассказать не отстраненно, а показать ее своими глазами, своими воспоминаниями. Мультфильм весьма незатейлив как с технической, так и с сюжетной точки зрения. Пятнадцать лет жизни героини, то со своим народом, то вдали от него. Пятнадцать лет периода становления личности и формирования мировоззрения. Пятнадцать лет выборов и компромиссов. Пятнадцать лет борьбы и страха. Родственники-диссиденты и стражи революции, горести свободы реальной и радости свободы мнимой. Всё что было в насыщенной, но, всё-таки, не такой, о которой пишут романы, жизни девочки. В фильме нет пафосного обличительства, но нет и намеренного отстранения от оценок и рассуждений. Ясно, что виноватым во многих своих несчастливых поворотах судьбы героиня считает иранский теократический режим, она не упускает возможности показать, сколь нестойки бывают бойцы за исламскую мораль, сколь нелогичны и непрочны бывают их идеологические установки, но и не демонизирует их излишне, в конце концов это люди, созданные её культурой и именно так понимающие рецепт счастья для своей страны. Фильм ценен именно своей предвзятостью и субъективизмом, а также довольно длительной исторической перспективой. Мы можем посмотреть передачи разных географических каналов про жизнь и быт современного Ирана, мы можем почитать книги, где расскажут, про исламскую революцию, про её лидеров, про экономику и политику, про международные проблемы за последние три десятилетия, но едва ли они дадут нам полное представление о революционном обществе последних ариев. Поэтому, чтобы что-то понять о нём, если соберетесь ехать в Иран, посмотрите «Персеполис», вам будет проще. (с)
четверг, 21 июня 2012
Лилии не прядут
Сияла ночь. Луной был полон сад. Лежали
Лучи у наших ног в гостиной без огней.
Рояль был весь раскрыт, и струны в нём дрожали,
Как и сердца у нас за песнию твоей.
Ты пела до зари, в слезах изнемогая,
Что ты одна — любовь, что нет любви иной,
И так хотелось жить, чтоб, звука не роняя,
Тебя любить, обнять и плакать над тобой.
И много лет прошло, томительных и скучных,
И вот в тиши ночной твой голос слышу вновь,
И веет, как тогда, во вздохах этих звучных,
Что ты одна — вся жизнь, что ты одна — любовь.
Что нет обид судьбы и сердца жгучей муки,
А жизни нет конца, и цели нет иной,
Как только веровать в рыдающие звуки,
Тебя любить, обнять и плакать над тобой!
2 августа 1877
Лучи у наших ног в гостиной без огней.
Рояль был весь раскрыт, и струны в нём дрожали,
Как и сердца у нас за песнию твоей.
Ты пела до зари, в слезах изнемогая,
Что ты одна — любовь, что нет любви иной,
И так хотелось жить, чтоб, звука не роняя,
Тебя любить, обнять и плакать над тобой.
И много лет прошло, томительных и скучных,
И вот в тиши ночной твой голос слышу вновь,
И веет, как тогда, во вздохах этих звучных,
Что ты одна — вся жизнь, что ты одна — любовь.
Что нет обид судьбы и сердца жгучей муки,
А жизни нет конца, и цели нет иной,
Как только веровать в рыдающие звуки,
Тебя любить, обнять и плакать над тобой!
2 августа 1877
вторник, 12 июня 2012
Лилии не прядут
понедельник, 11 июня 2012
Лилии не прядут
суббота, 09 июня 2012
Лилии не прядут
Гай Г. Кей, известный любитель превращать историческую быль в нечто совершенно альтернативное, когда фэнтези остается центральным ядром любого его романа, но обрастает достаточно знакомыми деталями и линиями, почерпнутыми из записей лет былых, обширной переписки с современными экспертами и т.п. серьезной научной основой, при этом иногда этой самой основой или разумными обоснованиями можно пренебречь, не выдерживая нить, ослабляя ее, следуя блистающим сплетениям увлекательно-приключенческой грани, к которой он постоянно тяготеет (сцена ради самой сцены или пафосно-статичная расстановка участников), смог удивить меня, ранее ознакомившуюся лишь с дилогией "Сарантийская мозаика".
Да и как не удивить, если, во-первых, книга захватывает с первых же страниц? Учитывая, как долго и мучительно тянется путь в Сарантий первых трех четвертей "Плавания...", словно путь, проложенный для тех, кто не прочь присоединиться к Каю Криспину в темных блужданиях потерянной души по языческим балканским лесам, окутанных атмосферным мистицизмом, но несущий мало какую сюжетную нагрузку и ноль действия для тех (большинства), кто весьма от этого далёк, а вследствие этого неправомерно перегруженный, Under Heaven с первой же главы напоминает сценарий эпичной восточной картины, который так и просит экранизации. Во-вторых, само отношение автора к описываемой эпохе. Это - альтернативное изображение эпохи Тан, действия на Земле разворачивались бы 1300 лет назад. Я мгновенно была удивлена поэтичностью языка писателя, она очень родная императорскому Китаю, придает подлинность. Инсайт Кея не самый глубокий, но здесь его характер, сама натура сливается с принятием той культуры, тех настроений - через acknowledgements было небольшим сюрпризом узнать, что его вдохновляли в первую очередь китайские поэты. Потому и проникновение читателя в изображенный мир на протяжении книги лично у меня происходило довольно интимно, и не раз приходилось переводить дух от описания тех или иных "декораций", особенно это касается женских персонажей Wen Jian и Lin Chang. Лиричные сцены удаются очень хорошо, словно поэму читаешь временами. Эта удивительная поэтичность, вложенная в книгу, оказывается чем-то самым искренним, бесценным. В-третьих, чудесные мужские персонажи, мир ян во всей своей энергичности и солнечности, отвечающий за напряженное, быстрое действие. И простора гораздо больше. Сарантий в Lord of Emperors брал своими интригами. "Под небесами" выигрывает динамикой.
Кей всё так же своевольничает и презирает ответственность за то, чтобы выдержать линию (Тай всё же скорее западный рыцарь если не по высказываемым мыслям, то по поступкам точно, которые, бывает, расходятся с первыми), но это скорее его право особенно не напрягаться с подтягиванием фабулы до желаемого исхода, здесь, кажется, особенно к месту позы склоненных фигур, когда между падением капли с листа и ее касанием водной поверхности проходит вечность. Всё так же кульминация случается чуть менее чем за 100 страниц до конца книги, развязка скучновата, потому что со сцены уходят самые "сочные" персонажи, а у Кея они почти никогда не главные. В целом, алгоритм тот же, что и в "Сарантийской мозаике", если задуматься. Lord of Emperors я бы поставила чуть выше, но - самую малость. Восток ведь, как известно, дело куда тонкое, а Кей подает нам эти тонкости до невозможности красиво.
Да и как не удивить, если, во-первых, книга захватывает с первых же страниц? Учитывая, как долго и мучительно тянется путь в Сарантий первых трех четвертей "Плавания...", словно путь, проложенный для тех, кто не прочь присоединиться к Каю Криспину в темных блужданиях потерянной души по языческим балканским лесам, окутанных атмосферным мистицизмом, но несущий мало какую сюжетную нагрузку и ноль действия для тех (большинства), кто весьма от этого далёк, а вследствие этого неправомерно перегруженный, Under Heaven с первой же главы напоминает сценарий эпичной восточной картины, который так и просит экранизации. Во-вторых, само отношение автора к описываемой эпохе. Это - альтернативное изображение эпохи Тан, действия на Земле разворачивались бы 1300 лет назад. Я мгновенно была удивлена поэтичностью языка писателя, она очень родная императорскому Китаю, придает подлинность. Инсайт Кея не самый глубокий, но здесь его характер, сама натура сливается с принятием той культуры, тех настроений - через acknowledgements было небольшим сюрпризом узнать, что его вдохновляли в первую очередь китайские поэты. Потому и проникновение читателя в изображенный мир на протяжении книги лично у меня происходило довольно интимно, и не раз приходилось переводить дух от описания тех или иных "декораций", особенно это касается женских персонажей Wen Jian и Lin Chang. Лиричные сцены удаются очень хорошо, словно поэму читаешь временами. Эта удивительная поэтичность, вложенная в книгу, оказывается чем-то самым искренним, бесценным. В-третьих, чудесные мужские персонажи, мир ян во всей своей энергичности и солнечности, отвечающий за напряженное, быстрое действие. И простора гораздо больше. Сарантий в Lord of Emperors брал своими интригами. "Под небесами" выигрывает динамикой.
Кей всё так же своевольничает и презирает ответственность за то, чтобы выдержать линию (Тай всё же скорее западный рыцарь если не по высказываемым мыслям, то по поступкам точно, которые, бывает, расходятся с первыми), но это скорее его право особенно не напрягаться с подтягиванием фабулы до желаемого исхода, здесь, кажется, особенно к месту позы склоненных фигур, когда между падением капли с листа и ее касанием водной поверхности проходит вечность. Всё так же кульминация случается чуть менее чем за 100 страниц до конца книги, развязка скучновата, потому что со сцены уходят самые "сочные" персонажи, а у Кея они почти никогда не главные. В целом, алгоритм тот же, что и в "Сарантийской мозаике", если задуматься. Lord of Emperors я бы поставила чуть выше, но - самую малость. Восток ведь, как известно, дело куда тонкое, а Кей подает нам эти тонкости до невозможности красиво.
среда, 06 июня 2012
Лилии не прядут
Только те, кого мы любим больше всего, могут стать причиной нашей смерти, и только их следует опасаться. Враги наши не могут принести нам вреда.
(Марио Пьюзо. Умирают дураки)
(Марио Пьюзо. Умирают дураки)
понедельник, 04 июня 2012
Лилии не прядут
...and some nice memories
пятница, 01 июня 2012
Лилии не прядут
, и в основе общения российского народа лежит принцип: «Человек человеку – друг, товарищ и брат». Дружба дружбой, но либидо куда девать? Иногда сильно зашкаливает. Уран, планета Водолея отвечает за сумасшествие и ясновидение, на Руси юродивых испокон веку уважали и было их много, да и поныне достаточно. Если ваша избранница Водолей, то не удивляйтесь, что она хранит хрустальныю вазу с карандашами в холодильнике, по ее мнению они – какрандаши так лучше сохраняются. С любовью Водолея можно встретится, как с насморком – неожиданно и резко, поэтому скоропалительные браки с Овнами, Львами и Стрельцами заканчиваются и скоропалительными разводами. Все почему то хотят свободы. Водолеи – ее олицетворение, они отрицательно относятся в равной степени к любой форме моральных ограничений и недолюбливают раввинов, Далай – лам, ксендзов, муэдзино в и прочих служителей культа, они предпочитают внушать доверие без ладана и астральных колокольчиков, но так или иначе призводят впечатление людей, выпавших из будущего и случайно застрявшим в настоящем. Вообще фейерверка и оригинальности в натуре Водолея много (кто-то говорил о каком -то водолейском гуманизме, не знаю, не замечала). Рачьим натурам нравятся водолейские праздники души, это напоминает им детство, Близнецы тоже в восторге от ментальных компьюьтерных игр, головоломки Водолея представляются крепким орешком для логичной Девы, Весы также обожают блеск и нищету куртизанок, Тельцы знают толк, когда «вожжа под хвост», но для спокойной размеренной без особых фантазий жизни Водоносы представляют определенную угрозу свои ми зигзагами, а в общем Водолея - революционера любят все, побольше бы здравого смысла (все таки брак дело серьезное) и цены бы им не было, впрочем мы за ценой не постоим...
Лилии не прядут
Интересно, чем именно мотивировано, но у меня почти совпало %)
среда, 30 мая 2012
Лилии не прядут
The Highwayman
PART ONE
I
THE wind was a torrent of darkness among the gusty trees,
The moon was a ghostly galleon tossed upon cloudy seas,
The road was a ribbon of moonlight over the purple moor,
And the highwayman came riding—
Riding—riding—
The highwayman came riding, up to the old inn-door.
II
He'd a French cocked-hat on his forehead, a bunch of lace at his chin,
A coat of the claret velvet, and breeches of brown doe-skin;
They fitted with never a wrinkle: his boots were up to the thigh!
And he rode with a jewelled twinkle,
His pistol butts a-twinkle,
His rapier hilt a-twinkle, under the jewelled sky.
III
Over the cobbles he clattered and clashed in the dark inn-yard,
And he tapped with his whip on the shutters, but all was locked and barred;
He whistled a tune to the window, and who should be waiting there
But the landlord's black-eyed daughter,
Bess, the landlord's daughter,
Plaiting a dark red love-knot into her long black hair.
IV
And dark in the dark old inn-yard a stable-wicket creaked
Where Tim the ostler listened; his face was white and peaked;
His eyes were hollows of madness, his hair like mouldy hay,
But he loved the landlord's daughter,
The landlord's red-lipped daughter,
Dumb as a dog he listened, and he heard the robber say—
V
'One kiss, my bonny sweetheart, I'm after a prize to-night,
But I shall be back with the yellow gold before the morning light;
Yet, if they press me sharply, and harry me through the day,
Then look for me by moonlight,
Watch for me by moonlight,
I'll come to thee by moonlight, though hell should bar the way.'
читать дальше
Alfred Noyes
Лилии не прядут
Take this kiss upon the brow!
And, in parting from you now,
Thus much let me avow-
You are not wrong, who deem
That my days have been a dream;
Yet if hope has flown away
In a night, or in a day,
In a vision, or in none,
Is it therefore the less gone?
All that we see or seem
Is but a dream within a dream.
I stand amid the roar
Of a surf-tormented shore,
And I hold within my hand
Grains of the golden sand-
How few! yet how they creep
Through my fingers to the deep,
While I weep- while I weep!
O God! can I not grasp
Them with a tighter clasp?
O God! can I not save
One from the pitiless wave?
Is all that we see or seem
But a dream within a dream?
And, in parting from you now,
Thus much let me avow-
You are not wrong, who deem
That my days have been a dream;
Yet if hope has flown away
In a night, or in a day,
In a vision, or in none,
Is it therefore the less gone?
All that we see or seem
Is but a dream within a dream.
I stand amid the roar
Of a surf-tormented shore,
And I hold within my hand
Grains of the golden sand-
How few! yet how they creep
Through my fingers to the deep,
While I weep- while I weep!
O God! can I not grasp
Them with a tighter clasp?
O God! can I not save
One from the pitiless wave?
Is all that we see or seem
But a dream within a dream?
Edgar Allan Poe
Лилии не прядут
Two roads diverged in a yellow wood,
And sorry I could not travel both
And be one traveler, long I stood
And looked down one as far as I could
To where it bent in the undergrowth;
Then took the other, as just as fair,
And having perhaps the better claim
Because it was grassy and wanted wear,
Though as for that the passing there
Had worn them really about the same,
And both that morning equally lay
In leaves no step had trodden black.
Oh, I marked the first for another day!
Yet knowing how way leads on to way
I doubted if I should ever come back.
I shall be telling this with a sigh
Somewhere ages and ages hence:
Two roads diverged in a wood, and I,
I took the one less traveled by,
And that has made all the difference.
And sorry I could not travel both
And be one traveler, long I stood
And looked down one as far as I could
To where it bent in the undergrowth;
Then took the other, as just as fair,
And having perhaps the better claim
Because it was grassy and wanted wear,
Though as for that the passing there
Had worn them really about the same,
And both that morning equally lay
In leaves no step had trodden black.
Oh, I marked the first for another day!
Yet knowing how way leads on to way
I doubted if I should ever come back.
I shall be telling this with a sigh
Somewhere ages and ages hence:
Two roads diverged in a wood, and I,
I took the one less traveled by,
And that has made all the difference.
Robert Frost
Лилии не прядут
Ещё один прекрасный фильм в копилку. И - саундтрек...
bellu paise mio (bel paese mio)
addù so' nate (dove sono nato)
u core mie cu te (il cuore mio con te)
l'aggie lasciate (ho lasciato)
my beautiful country (village)
where I was born
my heart with you
I left
bellu paise mio (bel paese mio)
addù so' nate (dove sono nato)
u core mie cu te (il cuore mio con te)
l'aggie lasciate (ho lasciato)
my beautiful country (village)
where I was born
my heart with you
I left
четверг, 24 мая 2012
Лилии не прядут
После просмотра данного фильма я могу совершенно точно сказать, что если кто и мог снимать "В поисках утраченного времени" помимо Рауля Руиса, так это Висконти. И жаль, что не снял. Экранизация новеллы Манна - самое близкое по духу, что можно только представить поклонникам "готического собора" Пруста в кино. Трансцендентное во всей своей красоте. Неуловимость, запечатленная на экране между кадров на кинопленке. Щемящая, божественная грусть в предвидении смерти, когда обостряются чувства, когда рушатся правила, придуманные когда-то тем, кто уже почти мертв, и когда человек проникает в самую суть красоты - в целомудрии юности, и восхищен ею в убийственной страсти, но уже слишком поздно. 9/10
Из рецензии Кудрявцева(с)
То ли с возрастом, то ли от осознания грустной мысли, что такое кино уже больше не снимают, «Смерть в Венеции» становится всё дороже и ближе. И к этому фильму испытываешь самые нежные и застенчивые чувства, словно во времена первой юношеской влюблённости, когда объект твоих несмелых воздыханий, возможно, и не заслуживает подобной чести, хотя в случае с лентой Лукино Висконти следовало бы говорить об идеальном, прекрасном, просто восхитительном предмете влечений.
Психологически тонкая, деликатная по настроению и чувству, философская по мысли, с блеском отшлифованная по литературной форме новелла немецкого писателя Томаса Манна казалась теоретически непереводимой на язык другого искусства. Но вот появилась картина, которую не мог не снять выдающийся итальянский режиссёр Лукино Висконти. Правда, другой свой любимый проект «В поисках утраченного времени» ему осуществить так и не удалось. Импрессионистический рассказ Манна, в который вплетаются драматические ноты, вроде бы несопоставим с многотомной эпопеей-интроспекцией француза Марселя Пруста. Но оба произведения относятся к числу этапных, ключевых для литературы XX века и значимы для общей сокровищницы мировой культуры.
Их авторы уловили глубинные — мифологические, архетипные — мотивы человеческого существования, находящегося в постоянном поиске «утраченного времени», несбыточного идеала, некой сверхИстины, первоосновы жизни, изначальной красоты. Рай и ад, добро и зло, жизнь и смерть, здоровье и болезнь — вечные антиномии искусства. Оно само является амбивалентным, двойственным сочетанием реальности и вымысла, результатом творческого акта художника, который по-своему анормален и аномален по сравнению с обычными людьми. И новелла Томаса Манна возникла благодаря именно такому дуалистичному позыву: писатель вдохновлялся реальной биографией знаменитого австрийского композитора Густава Малера и идеей немецкого философа Фридриха Ницше о наличии определённой связи между болезнью и творчеством.
А Висконти оказалась лично и художнически близка история больного интеллектуала Ашенбаха, который перед своей скорой смертью встречает на пляже Лидо в Венеции изумительно красивого мальчика Тадзио, поляка по происхождению. Постановщик как бы возвращает главного героя к его прототипу, превращает писателя в композитора, а в звуковой партитуре даёт фрагменты из музыки Малера (третья и пятая симфонии), сентиментально-мучительной, прекрасно-трагической, жизнеутверждающе-скорбной. И этот фильм Лукино Висконти, который продолжил после «Гибели богов» плодотворное сотрудничество с оператором Паскуалино Де Сантисом, удивительно точно чувствующим манеру разных режиссёров и своеобразие их мира, запечатлеваемого на плёнке, невероятно изыскан, прекрасен, возвышен, патетичен.
Но гимн звучит всё-таки по исчезнувшей красоте, оставшейся в далёком прошлом, по уже недостижимой эпохе и некоем идеальном краю, как у Гёте. Тоска по неосуществимой мечте, а не только смертельная болезнь гложет душу и сердце художника. Любовь к ангельскому созданию, словно спустившемуся с небесных сфер, оборачивается непереносимой мукой, которая лишь приближает наступление смерти. Тадзио — это ангел, явившийся за душой, провозвестник холеры, пришедшей в Венецию, образ неминуемой смерти, посетившей земную юдоль.
Из рецензии Кудрявцева(с)
То ли с возрастом, то ли от осознания грустной мысли, что такое кино уже больше не снимают, «Смерть в Венеции» становится всё дороже и ближе. И к этому фильму испытываешь самые нежные и застенчивые чувства, словно во времена первой юношеской влюблённости, когда объект твоих несмелых воздыханий, возможно, и не заслуживает подобной чести, хотя в случае с лентой Лукино Висконти следовало бы говорить об идеальном, прекрасном, просто восхитительном предмете влечений.
Психологически тонкая, деликатная по настроению и чувству, философская по мысли, с блеском отшлифованная по литературной форме новелла немецкого писателя Томаса Манна казалась теоретически непереводимой на язык другого искусства. Но вот появилась картина, которую не мог не снять выдающийся итальянский режиссёр Лукино Висконти. Правда, другой свой любимый проект «В поисках утраченного времени» ему осуществить так и не удалось. Импрессионистический рассказ Манна, в который вплетаются драматические ноты, вроде бы несопоставим с многотомной эпопеей-интроспекцией француза Марселя Пруста. Но оба произведения относятся к числу этапных, ключевых для литературы XX века и значимы для общей сокровищницы мировой культуры.
Их авторы уловили глубинные — мифологические, архетипные — мотивы человеческого существования, находящегося в постоянном поиске «утраченного времени», несбыточного идеала, некой сверхИстины, первоосновы жизни, изначальной красоты. Рай и ад, добро и зло, жизнь и смерть, здоровье и болезнь — вечные антиномии искусства. Оно само является амбивалентным, двойственным сочетанием реальности и вымысла, результатом творческого акта художника, который по-своему анормален и аномален по сравнению с обычными людьми. И новелла Томаса Манна возникла благодаря именно такому дуалистичному позыву: писатель вдохновлялся реальной биографией знаменитого австрийского композитора Густава Малера и идеей немецкого философа Фридриха Ницше о наличии определённой связи между болезнью и творчеством.
А Висконти оказалась лично и художнически близка история больного интеллектуала Ашенбаха, который перед своей скорой смертью встречает на пляже Лидо в Венеции изумительно красивого мальчика Тадзио, поляка по происхождению. Постановщик как бы возвращает главного героя к его прототипу, превращает писателя в композитора, а в звуковой партитуре даёт фрагменты из музыки Малера (третья и пятая симфонии), сентиментально-мучительной, прекрасно-трагической, жизнеутверждающе-скорбной. И этот фильм Лукино Висконти, который продолжил после «Гибели богов» плодотворное сотрудничество с оператором Паскуалино Де Сантисом, удивительно точно чувствующим манеру разных режиссёров и своеобразие их мира, запечатлеваемого на плёнке, невероятно изыскан, прекрасен, возвышен, патетичен.
Но гимн звучит всё-таки по исчезнувшей красоте, оставшейся в далёком прошлом, по уже недостижимой эпохе и некоем идеальном краю, как у Гёте. Тоска по неосуществимой мечте, а не только смертельная болезнь гложет душу и сердце художника. Любовь к ангельскому созданию, словно спустившемуся с небесных сфер, оборачивается непереносимой мукой, которая лишь приближает наступление смерти. Тадзио — это ангел, явившийся за душой, провозвестник холеры, пришедшей в Венецию, образ неминуемой смерти, посетившей земную юдоль.