Лилии не прядут
понедельник, 07 января 2013
Лилии не прядут
Лилии не прядут
воскресенье, 06 января 2013
Лилии не прядут
Год за годом, час за часом, неустанно я буду добиваться твоего расположения. Пока ты нужна мне острее счастья, свирепее войны, соль земли моей.
Я проходил страны без сочувствия, я упивался землями без снега. Я признавал лишь свою силу, я не принимал ничьей боли. Компанию для задушевной беседы мне составляла лишь скрежещущая полночь. Я смеялся над разочарованиями и неудачами других, сам же не ведал ни одной.
Но я не пользовался полнотой чувств, не имел ключа к пути понимания прелестей помешательства.
Растерять свои маски, перечеркнуть столетия спасительной кармы, ещё раз ослепительно погибнуть
...лишь бы в одну ночь растерзать твоё сердце.
Хоронить и воскрешать сокровенную тайну.
О покорении, о свободе при этом никому не знать лучше.
Я ощущаю под ногами подмостки. Но сцена ли это, эшафот?
Принуждение к переменам под знаком обретения блаженства.
Просьбы, которые никогда не долетят до рая, но каждая будет услышана тобой в тишине, нарушаемой лишь лязгом отворяемых замков - дорога становится всё шире, неотвратимей.
Глаза. Губы. Ладони. Впервые - коленопреклоненный.
Каждый срок минует, каждое условие - исполнится.
Ты заливаешь мою жизнь алым цветом.
Our Lady of Chivalry by ~LordShadowblade on deviantART
Я проходил страны без сочувствия, я упивался землями без снега. Я признавал лишь свою силу, я не принимал ничьей боли. Компанию для задушевной беседы мне составляла лишь скрежещущая полночь. Я смеялся над разочарованиями и неудачами других, сам же не ведал ни одной.
Но я не пользовался полнотой чувств, не имел ключа к пути понимания прелестей помешательства.
Растерять свои маски, перечеркнуть столетия спасительной кармы, ещё раз ослепительно погибнуть
...лишь бы в одну ночь растерзать твоё сердце.
Хоронить и воскрешать сокровенную тайну.
О покорении, о свободе при этом никому не знать лучше.
Я ощущаю под ногами подмостки. Но сцена ли это, эшафот?
Принуждение к переменам под знаком обретения блаженства.
Просьбы, которые никогда не долетят до рая, но каждая будет услышана тобой в тишине, нарушаемой лишь лязгом отворяемых замков - дорога становится всё шире, неотвратимей.
Глаза. Губы. Ладони. Впервые - коленопреклоненный.
Каждый срок минует, каждое условие - исполнится.
Ты заливаешь мою жизнь алым цветом.
Our Lady of Chivalry by ~LordShadowblade on deviantART
четверг, 27 декабря 2012
Лилии не прядут
How do I measure.
The love I have for you?
I thought, while idly watching.
A sparrow sippin' dew.
And as I pondered thoughtfully.
I gave my head a rub.
And then I thought "Oh sod it.
I'm going to the pub!"
Happy New Year.
The love I have for you?
I thought, while idly watching.
A sparrow sippin' dew.
And as I pondered thoughtfully.
I gave my head a rub.
And then I thought "Oh sod it.
I'm going to the pub!"
Happy New Year.
Лилии не прядут
Лучший фэнтези роман 20 века
1. Дж. Р. Р. Толкин «Властелин Колец»
Пожалуй, можно без комментариев. Это больше, чем просто Книга. ) Это то, что Есть, и качественно меняет и людей, и их судьбы. Без дураков. )
2. Джордж Мартин «Игра престолов»
Мартину - второе место??? Видимо, на волне популярности. Да, Мартин - толстый тролль, а вы - его еда
но ничто, ни одно произведение меня так не веселило, как ПЛиО. Я читала залпом, иронизировала, издевалась, но не могла воспринимать происходившее всерьез. Стеб и сарказм в качестве ответных реакций на предлагаемые раздражители переходили все разумные границы. В "Игре Престолов" не было НИ ОДНОГО симпатичного мне персонажа, которому я бы не желала достойной либо, скорее, недостойной кончины. =) Я искренне радовалась, когда очередной герой отправлялся к праотцам и печалилась, когда кому-то суждено было по причуде писателя избегать гибели, 3. Джон Р.Р. Толкин «Хоббит»
Увлекательная, добродушная в лучших хоббитско-английских джентльменских традициях, чудесная любимая сказочная повесть отменного качества. 1 января Питер Джексон и Ко вновь меня ждут, на сей раз в Москве.
4. Урсула Ле Гуин «Волшебник Земноморья»
Я читала 3 романа "Волшебника" после Хайнского цикла, а "Техану" - чуть позднее, но книги почти не оставили во мне следа, их содержание я помню смутно. Там очень много грусти и чисто женской тьмы, хоть и много пейзажных красот (привет Горо Миядзаки). Качественно, но не блестяще, имхо.
5. Роджер Желязны «Девять принцев Амбера»
Мне безумно нравится идея Янтарного Королевства. (Мироустройство - нет адекватных слов совсем). Безумно нравится само семейство и их разборки. (Я субъективно неравнодушна к любым кровным разборкам, особенно между братьями). Безумно нравится язык. Безумно нравится самый первый, ещё советский перевод первых двух книг "Пятикнижия Корвина". Я безумно неравнодушна была тогда к розам и пафосному сочетанию черного и серебряного. Была влюблена в Корвина и его Париж. Да, я рада, что успела прочесть эту книгу именно не поздно, еще не утратив необходимой наивности для свежести восприятия подобных пафосных красивостей.
Это - одна из самых увлекательных для меня книг, в ней - огромная плотность моментов, которые цепляют лично меня субъективно. Обероны с Единорогами тоже радуют. В общем, сплошной восторг.От себя: мне не хватило The Deathly Hallows Джоан Роулинг в 5-ке лучших. Оставляю "чистую" запись "по горячим следам" 2007 года:
Удовольствие, полученное мною от прочтения книги, сравнимо – и то не настолько явно и параллельно – с «Властелином колец». Я не ожидала от книги ничего сверхъестественного, более чем сверх возможностей Роулинг написать действительно хороший, интересный, нравоучительный сюжет, обладая секретом привлекать сердца людей по всему миру. Шесть книг всегда читались взахлёб, каждая – за ночь, любимой была третья – я до самого конца считала Сириуса Блэка последним мерзавцем, и никак не могла предвидеть именно такой развязки. Но по мере того, как я углублялась, внимательно просматривая каждое слово на английском, в седьмую, заключительную книгу, я понимала, что занимательный сюжет превращается в настоящую притчу, что он становится не просто классикой жанра, но классикой мировой литературы на высочайшем уровне.
Все те книги, прочитанные мною за последний год… ни одна так глубоко не поразила, не оставила такого впечатления, таких слёз позади.
Восхищаюсь тем мастерством, которым владеет писательница – в изображении человеческой души главного героя, в обосновании всех поступков, того единственно правильного пути, которым идёт Гарри, не сворачивая, особенно с того времени, когда происходит сцена, когда Гарри копает могилу Добби. Всё просто переворачивается внутри, как переворачивается тогда, когда в книге мы доходим до Гефсимании Гарри Поттера, до его принятия возможности умереть, до его самопожертвования – что облечено замечательными словами, сопровождающими его путь, вслед за библейскими сценами, за сценой восхождения Аслана, ничуть не худшими… горе, страдания… книга и для детей и не только для них… возможность понять с главным героем, что смерть – не худшее, что есть и творится на земле… Возможность принять это самопожертвование, веря, что оно, как ничто иное, способно в какой-то момент сделать Землю чище. Я не ожидала, далеко не ожидала… настолько сильно потрясена.
Лилии не прядут
Без рецензий, к каждой даю свои воспоминания/комментарии.
1. Фрэнк Герберт «Дюна»
Безусловный и бесспорный лидер. Одна из первых книг, прочитанных в оригинале ("Его звали Пауль" - редкостный бред, имхо). Полностью воссозданный мир. Безупречно прописанные персонажи. Бесподобно выверенные экология, флора и фауна планеты. Безукоризненные сюжетные линии. Политика, быт, отношения, космические законы сбалансированы в идеальном равновесии друг с другом. Организм единый, который дышит, которым живешь во время чтения и проваливаешься в прекрасный язык. Ничего лишнего. The Dune совершенна, сферически, в вакууме.
2. Орсон Скотт Кард «Игра Эндера»
С писателем знакома исключительно по книге "Invasive Procedures", привезенной мне из Америки и не знаю, по какому принципу выбранной в подарок. Я не сильно жалую детективы и триллеры, а книга, написанная в сотрудничестве с Аароном Джонстоном, претендует на сценарий для экранизации Голливудом, что накладывает мешающую лично мне "модность" на книгу и штампы в поворотах сюжета. Для меня книга словно была сверстана "по рецепту" из тех-то и тех-то компонентов. Слишком американская. Но второе место по версии LOCUS заставит меня пересмотреть взгляды и поближе познакомиться с чистым НФ направлением творчества автора. Думаю, в напряжении и умении держать интригу она точно не подкачает.
3. Айзек Азимов «Академия. Первая трилогия»
Не интересовалась Азимовым, не близок, для меня непривычно насыщение технологической составляющей при подобной масштабности. Мельком видела экранизации книг - очень далеко от меня и сферы моих интересов.
4. Дэн Симмонс «Гиперион»
А здесь совершенно противоположная ситуация. Давно уже хочу почитать. И знаю, что понравится. Из Симмонса читала "Трою" - фэнтезийные "Илион" и "Олимп", бесподобно и бесконечно моё-родное. (Здравствуй, Китс!) Не знаю, как, но в одной дилогии Симмонс соединяет всю мировую литературу, от древних греков и римлян и до современности, в одну дружную семью. И кого он выбирает - всех до одного (это больше, чем совпадение!), мною обожаемых, варит из них ноосферный суп на энных контурах сознания, еще и троллит по ходу действия. (Троллит, спешу заметить, так, что поддаешься троллингу). Но - переживаешь, ужасаешься, смеешься. Архетипы, аллюзии, замес мифологии, классики, хоррора, пост-апокалиптического мира - во всём этом можно бесконечно плавать, купаться, летать. Besides. У нас с Симмонсом - одинаковые Кумиры, два столпа литературы - Шекспир и Пруст. В общем, я непростительно прокрастинирую с его НФ сагой уже 8 лет.
5. Урсула Ле Гуин «Левая рука тьмы»
Когда слышу это название, возникает вполне конкретное желание. Kneel down and pray. Одна из самых знаковых книг в моем становлении (мне тогда было 17). Вначале я прочла 3 предшествующих ей романа об Экумене Хайнского цикла, была поражена философией и гуманизмом, но эта явилась венчающей. По некоторым личным причинам - ближе "Дюны", хотя "Дюна" превосходит объективно в мастерстве и масштабе; Гетен не уступает Арракису в цельности и совершенной законченности, многопластовости. Цивилизационно - также высочайший уровень. Пласт социологии, этнографии - великолепен. И - книга выигрывает в противостоянии-сотрудничестве двух лиц, на которых сосредоточено повествование, от лица которых оно ведется попеременно, местного чиновника и посланника человечества. Смена взгляда очень важна и может несколько раз "оглушить" в отдельных кульминациях, вплоть до торжественной главной, позволяющей миссии осуществиться. Главный персонаж книги, Эстравен - один из самых близких (если не самый близкий) лично мне внутренне из всех, созданных мировой литературой. Да и весь Хайнский цикл - ода терпимости, человечности, шедевральная надежда.
Лучший НФ роман 20 века
1. Фрэнк Герберт «Дюна»
Безусловный и бесспорный лидер. Одна из первых книг, прочитанных в оригинале ("Его звали Пауль" - редкостный бред, имхо). Полностью воссозданный мир. Безупречно прописанные персонажи. Бесподобно выверенные экология, флора и фауна планеты. Безукоризненные сюжетные линии. Политика, быт, отношения, космические законы сбалансированы в идеальном равновесии друг с другом. Организм единый, который дышит, которым живешь во время чтения и проваливаешься в прекрасный язык. Ничего лишнего. The Dune совершенна, сферически, в вакууме.
2. Орсон Скотт Кард «Игра Эндера»
С писателем знакома исключительно по книге "Invasive Procedures", привезенной мне из Америки и не знаю, по какому принципу выбранной в подарок. Я не сильно жалую детективы и триллеры, а книга, написанная в сотрудничестве с Аароном Джонстоном, претендует на сценарий для экранизации Голливудом, что накладывает мешающую лично мне "модность" на книгу и штампы в поворотах сюжета. Для меня книга словно была сверстана "по рецепту" из тех-то и тех-то компонентов. Слишком американская. Но второе место по версии LOCUS заставит меня пересмотреть взгляды и поближе познакомиться с чистым НФ направлением творчества автора. Думаю, в напряжении и умении держать интригу она точно не подкачает.
3. Айзек Азимов «Академия. Первая трилогия»
Не интересовалась Азимовым, не близок, для меня непривычно насыщение технологической составляющей при подобной масштабности. Мельком видела экранизации книг - очень далеко от меня и сферы моих интересов.
4. Дэн Симмонс «Гиперион»
А здесь совершенно противоположная ситуация. Давно уже хочу почитать. И знаю, что понравится. Из Симмонса читала "Трою" - фэнтезийные "Илион" и "Олимп", бесподобно и бесконечно моё-родное. (Здравствуй, Китс!) Не знаю, как, но в одной дилогии Симмонс соединяет всю мировую литературу, от древних греков и римлян и до современности, в одну дружную семью. И кого он выбирает - всех до одного (это больше, чем совпадение!), мною обожаемых, варит из них ноосферный суп на энных контурах сознания, еще и троллит по ходу действия. (Троллит, спешу заметить, так, что поддаешься троллингу). Но - переживаешь, ужасаешься, смеешься. Архетипы, аллюзии, замес мифологии, классики, хоррора, пост-апокалиптического мира - во всём этом можно бесконечно плавать, купаться, летать. Besides. У нас с Симмонсом - одинаковые Кумиры, два столпа литературы - Шекспир и Пруст. В общем, я непростительно прокрастинирую с его НФ сагой уже 8 лет.
5. Урсула Ле Гуин «Левая рука тьмы»
Когда слышу это название, возникает вполне конкретное желание. Kneel down and pray. Одна из самых знаковых книг в моем становлении (мне тогда было 17). Вначале я прочла 3 предшествующих ей романа об Экумене Хайнского цикла, была поражена философией и гуманизмом, но эта явилась венчающей. По некоторым личным причинам - ближе "Дюны", хотя "Дюна" превосходит объективно в мастерстве и масштабе; Гетен не уступает Арракису в цельности и совершенной законченности, многопластовости. Цивилизационно - также высочайший уровень. Пласт социологии, этнографии - великолепен. И - книга выигрывает в противостоянии-сотрудничестве двух лиц, на которых сосредоточено повествование, от лица которых оно ведется попеременно, местного чиновника и посланника человечества. Смена взгляда очень важна и может несколько раз "оглушить" в отдельных кульминациях, вплоть до торжественной главной, позволяющей миссии осуществиться. Главный персонаж книги, Эстравен - один из самых близких (если не самый близкий) лично мне внутренне из всех, созданных мировой литературой. Да и весь Хайнский цикл - ода терпимости, человечности, шедевральная надежда.
среда, 26 декабря 2012
Лилии не прядут
25.12.2012 в 16:49
Пишет Destya:Срочно отдадим кролика, Лушу, в хорошие руки!
Жить животинке не где. А я не люблю грызунов. Мск.
Репост приветствуется.
URL записиЖить животинке не где. А я не люблю грызунов. Мск.
Репост приветствуется.
четверг, 20 декабря 2012
Лилии не прядут
среда, 19 декабря 2012
Лилии не прядут
вторник, 18 декабря 2012
Лилии не прядут
суббота, 15 декабря 2012
Лилии не прядут
- А почему Вы не замужем?
- Понимаете, я хочу, чтобы он был особенный. Чтобы его интересовало не мое тело, или мои деньги, или мои связи... а интересовала моя душа.
- Вы понимаете, что хотите дьявола???
- Понимаете, я хочу, чтобы он был особенный. Чтобы его интересовало не мое тело, или мои деньги, или мои связи... а интересовала моя душа.
- Вы понимаете, что хотите дьявола???
Лилии не прядут
1900 год, Эдмунд Блэр Лейтон, английская школа, академизм.
Лилии не прядут
Около 1858/60 года, Энтони Фредерик Огастас Сэндис, английская школа, движение прерафаэлитов.
Лилии не прядут
Лукас Кранах Старший, дунайская школа
пятница, 14 декабря 2012
Лилии не прядут
Слишком просторным показалось мне одиночество. Тишины и неспешности искал я для моего народа. И вот напился простором души и горней тоской до горечи. А внизу я видел огни вечернего города. Город звал сбиться всех потеснее, запереть двери, прижаться друг к другу. Так все и поступали, а я -- я смотрел, как одно за другим гаснут окна, и за каждым из них угадывал любовь. А потом тоску и разочарованье, если любовь не становилась большим, чем просто любовь...
Непотухшие окна говорили о болезни. Два-три неизлечимо больных -- негасимые свечи в ночи. А вот и еще одна мерцающая внизу звездочка -- кто-то творит, единоборствуя с неподатливой глиной, он не уснет, пока не вплетет в венок еще одного бессмертника. Несколько окон зажжены безнадежной мукой ожидания. Господь и сегодня собрал свою жатву, кому-то никогда уже не возвратиться домой.
Но были в моем городе и те, кто не спал и бдением своим противостоял опасностям ночи -- так бдит дозорный в открытом море. "Это блюстители, -- сказал я, -- они блюдут жизнь перед лицом непроницаемой стихии. Они на переднем крае, на пограничье. Нас мало, бдящих в ночи над спящими, с нами беседуют звезды. Нас мало, стойких, мы положились на произвол Господень. Нас мало среди мирных городских жителей, на наших плечах тяжесть города, нас обжигает ветер, упавший со звезд, словно ледяной плащ".
Капитаны, друзья мои, тяжка необъятная ночь. Спящим неведомо, что жизнь -- это нескончаемые перемены, напряжение до стона древесины и мука перерождения. Нас мало, мы за всех несем общий груз, мы на пограничье, нас обожгла боль, и мы выгребаем к восходу, мы -- дозорные на вахте, застывшие в ожидании ответа на немой вопрос, мы из тех, кто не устает верить, что любимая возвратится...
И я понял, что усердие и тоска сродни друг другу. Их питает одно и то же. Бескрайность -- их пространство, бесконечность времени -- их пища.
-- Пусть бдят со мной лишь тоскующие и усердные, -- сказал я. -- Остальные пусть спят. Они трудятся днем, и не их призвание -- пограничье...
Но этой ночью город не спал, он лишился сна из-за человека, который на заре искупит смертью свое преступление. Город верил, что он невиновен. Улицы обходила стража, следя, чтобы люди не собирались вместе, но людей будто что-то выталкивало из дома и притягивало друг к другу как магнит.
А я? Я думал: "Один мученик разжег пожар. Тюремный узник реет над целым городом, словно знамя".
И мне захотелось посмотреть на него. Я направился к тюрьме -- глухим квадратом чернела она на звездном небе. Стражники отомкнули мне ворота, и, заскрипев, они медленно повернулись на петлях. Толстые стены, зарешеченные окна -- тяжело от них. Черные стражники сторожили дворы и коридоры, возникая на моем пути, словно ночные хищные птицы... Всюду спертый воздух, всюду глухое эхо подземелья, вторящее шагам по плитам, звону оброненного ключа. Я подумал: "Для чего воздвигать эту громадину, стремясь придавить человека, он так слаб, так уязвим -- гвоздя довольно, чтобы лишить его жизни. Неужели же преступник так опасен?"
Все ноги, чьи шаги я слышал, топтали узника. Все стены, все двери, все столбы давили на него. "Он -- душа тюрьмы, -- сказал я себе, размышляя об узнике. -- Он ее смысл, суть и оправдание. И он же -- кучка тряпья, сваленная за решеткой, возможно, он спит и похрапывает во сне. Но каким бы он ни был, он взбудоражил весь город. Вот он отвернулся от одной стены, повернулся к другой, и произошло землетрясение".
Мне приоткрыли глазок, я стал смотреть на узника. Я знал, что мне есть над чем поразмыслить. Я долго смотрел на него, пока наконец его не увидел. А увидев, подумал: "Наверное, ему не в чем себя упрекнуть, кроме как в своей любви к людям. Но каждый зодчий строит свою крепость по-своему. Все способы хороши. Но не все вместе. Потому что тогда не построить крепости".
Лицо, изваянное в мраморе, отвергло множество других возможностей. Каждая была прекрасна. Но не все вместе. Я не сомневаюсь, мечта узника была не хуже моей.
Он и я -- на вершине горы. Я один, и он тоже. Этой ночью мы поднялись с ним на вершину мира. Встретились, сошлись. Что делить нам на такой высоте?Как и мне, ему нужна только справедливость. Но умрет все-таки он.
Мне стало больно.
Прежде чем желание станет деянием, дерево -- веткой, женщина -- матерью, будет сделан выбор. Жизнь укрепляется несправедливостью выбора. В красавицу влюблены многие. Послушная жизни, она выберет одного и многих обречет на отчаяние. Справедливость не заботит сущее. И я понял -- творчество прежде всего жестоко.
Я затворил дверь и долго шел коридорами. Меня переполняли восхищение и любовь. На что ему жизнь раба, когда он велик гордыней? Я проходил мимо стражников, тюремщиков, подметальщиков, все они верно служили своему узнику. Толстые стены берегли его и были похожи на руины замка, они что-то значили лишь благодаря спрятанному в них сокровищу. Я еще раз обернулся и посмотрел на тюрьму Башня в зубчатой короне тянулась к звездам -- сторожевой корабль шел с важным грузом... Куда он его везет? -- спросил я у самого себя. А потом, когда я уже был далеко, ружейный залп в ночи...
Я подумал о своих горожанах: "Они будут плакать о нем". "Хорошо, что они будут плакать", -- подумал я.
Я вспомнил, о чем поет мой народ, на что ропщет, о чем думает. "Они похоронят его. И не похоронят. Опущенное в землю дает всходы. Не мне противостоять жизни, и однажды он окажется правее меня. Я обрек его на позорную казнь. Придет день, я услышу, как воспевают его смерть. Песню полюбит ищущий путь к тому, что мной отвергнуто. А я? Куда иду я?
Я иду к иерархии, но не такой, какая сложилась, -- к иной. Благо покоя я хочу отличать от омертвения. Стремясь к покою, не хочу расправляться с противоречиями. Я должен вобрать их. Зная при этом, что одна сторона хороша, другая -- нет. Не терплю, когда плохое и хорошее смешивают в одну кучу, сладкой кашкой питаются слабаки, поддерживая свое бессилие. Я принял моего врага, чтобы стать больше и сильнее него".
Непотухшие окна говорили о болезни. Два-три неизлечимо больных -- негасимые свечи в ночи. А вот и еще одна мерцающая внизу звездочка -- кто-то творит, единоборствуя с неподатливой глиной, он не уснет, пока не вплетет в венок еще одного бессмертника. Несколько окон зажжены безнадежной мукой ожидания. Господь и сегодня собрал свою жатву, кому-то никогда уже не возвратиться домой.
Но были в моем городе и те, кто не спал и бдением своим противостоял опасностям ночи -- так бдит дозорный в открытом море. "Это блюстители, -- сказал я, -- они блюдут жизнь перед лицом непроницаемой стихии. Они на переднем крае, на пограничье. Нас мало, бдящих в ночи над спящими, с нами беседуют звезды. Нас мало, стойких, мы положились на произвол Господень. Нас мало среди мирных городских жителей, на наших плечах тяжесть города, нас обжигает ветер, упавший со звезд, словно ледяной плащ".
Капитаны, друзья мои, тяжка необъятная ночь. Спящим неведомо, что жизнь -- это нескончаемые перемены, напряжение до стона древесины и мука перерождения. Нас мало, мы за всех несем общий груз, мы на пограничье, нас обожгла боль, и мы выгребаем к восходу, мы -- дозорные на вахте, застывшие в ожидании ответа на немой вопрос, мы из тех, кто не устает верить, что любимая возвратится...
И я понял, что усердие и тоска сродни друг другу. Их питает одно и то же. Бескрайность -- их пространство, бесконечность времени -- их пища.
-- Пусть бдят со мной лишь тоскующие и усердные, -- сказал я. -- Остальные пусть спят. Они трудятся днем, и не их призвание -- пограничье...
Но этой ночью город не спал, он лишился сна из-за человека, который на заре искупит смертью свое преступление. Город верил, что он невиновен. Улицы обходила стража, следя, чтобы люди не собирались вместе, но людей будто что-то выталкивало из дома и притягивало друг к другу как магнит.
А я? Я думал: "Один мученик разжег пожар. Тюремный узник реет над целым городом, словно знамя".
И мне захотелось посмотреть на него. Я направился к тюрьме -- глухим квадратом чернела она на звездном небе. Стражники отомкнули мне ворота, и, заскрипев, они медленно повернулись на петлях. Толстые стены, зарешеченные окна -- тяжело от них. Черные стражники сторожили дворы и коридоры, возникая на моем пути, словно ночные хищные птицы... Всюду спертый воздух, всюду глухое эхо подземелья, вторящее шагам по плитам, звону оброненного ключа. Я подумал: "Для чего воздвигать эту громадину, стремясь придавить человека, он так слаб, так уязвим -- гвоздя довольно, чтобы лишить его жизни. Неужели же преступник так опасен?"
Все ноги, чьи шаги я слышал, топтали узника. Все стены, все двери, все столбы давили на него. "Он -- душа тюрьмы, -- сказал я себе, размышляя об узнике. -- Он ее смысл, суть и оправдание. И он же -- кучка тряпья, сваленная за решеткой, возможно, он спит и похрапывает во сне. Но каким бы он ни был, он взбудоражил весь город. Вот он отвернулся от одной стены, повернулся к другой, и произошло землетрясение".
Мне приоткрыли глазок, я стал смотреть на узника. Я знал, что мне есть над чем поразмыслить. Я долго смотрел на него, пока наконец его не увидел. А увидев, подумал: "Наверное, ему не в чем себя упрекнуть, кроме как в своей любви к людям. Но каждый зодчий строит свою крепость по-своему. Все способы хороши. Но не все вместе. Потому что тогда не построить крепости".
Лицо, изваянное в мраморе, отвергло множество других возможностей. Каждая была прекрасна. Но не все вместе. Я не сомневаюсь, мечта узника была не хуже моей.
Он и я -- на вершине горы. Я один, и он тоже. Этой ночью мы поднялись с ним на вершину мира. Встретились, сошлись. Что делить нам на такой высоте?Как и мне, ему нужна только справедливость. Но умрет все-таки он.
Мне стало больно.
Прежде чем желание станет деянием, дерево -- веткой, женщина -- матерью, будет сделан выбор. Жизнь укрепляется несправедливостью выбора. В красавицу влюблены многие. Послушная жизни, она выберет одного и многих обречет на отчаяние. Справедливость не заботит сущее. И я понял -- творчество прежде всего жестоко.
Я затворил дверь и долго шел коридорами. Меня переполняли восхищение и любовь. На что ему жизнь раба, когда он велик гордыней? Я проходил мимо стражников, тюремщиков, подметальщиков, все они верно служили своему узнику. Толстые стены берегли его и были похожи на руины замка, они что-то значили лишь благодаря спрятанному в них сокровищу. Я еще раз обернулся и посмотрел на тюрьму Башня в зубчатой короне тянулась к звездам -- сторожевой корабль шел с важным грузом... Куда он его везет? -- спросил я у самого себя. А потом, когда я уже был далеко, ружейный залп в ночи...
Я подумал о своих горожанах: "Они будут плакать о нем". "Хорошо, что они будут плакать", -- подумал я.
Я вспомнил, о чем поет мой народ, на что ропщет, о чем думает. "Они похоронят его. И не похоронят. Опущенное в землю дает всходы. Не мне противостоять жизни, и однажды он окажется правее меня. Я обрек его на позорную казнь. Придет день, я услышу, как воспевают его смерть. Песню полюбит ищущий путь к тому, что мной отвергнуто. А я? Куда иду я?
Я иду к иерархии, но не такой, какая сложилась, -- к иной. Благо покоя я хочу отличать от омертвения. Стремясь к покою, не хочу расправляться с противоречиями. Я должен вобрать их. Зная при этом, что одна сторона хороша, другая -- нет. Не терплю, когда плохое и хорошее смешивают в одну кучу, сладкой кашкой питаются слабаки, поддерживая свое бессилие. Я принял моего врага, чтобы стать больше и сильнее него".
Лилии не прядут
Вот почему я созвал воспитателей и сказал им:
-- Ваш долг не убить человека в маленьких людях, не превратить их в муравьев, обрекая на жизнь муравейника. Меня не заботит, насколько будет доволен человек. Меня заботит, сколько будет в нем человеческого. Не моя забота -- счастье людей. Кто из людей будет счастлив -- вот что меня заботит. А довольство сытых возле кормушки -- скотское довольство -- мне не интересно.
Не снабжайте детей готовыми формулами, формулы -- пустота, обогатите их образами и картинами, на которых видны связующие нити.
Не отягощайте детей мертвым грузом фактов, обучите их приемам и способам, которые помогут им постигать.
Не судите о способностях по легкости усвоения. Успешнее и дальше идет тот, кто мучительно преодолевает себя и препятствия. Любовь к познанию -- вот главное мерило.
Не учите их, что польза -- главное. Главное -- возрастание в человеке человеческого. Честный и верный человек гладко выстругает и доску
Научите их почтению, потому что насмехаться любят бездельники, для них не существует целостной картины.
Боритесь против жадности к вещному. Они станут людьми, если вы научите их тратить себя, не жалея; если человек не тратит себя, он закостеневает.
Научите их размышлению и молитве, благодаря им расширяется душа.
Научите не скудеть в любви. Чем заменишь любовь? Ничем. А любовь к самому себе -- противоположность любви.
Карайте ложь и доносительство. Бывает, что и они помогают человеку и на первый взгляд в помощь царству. Но силу рождает только верность. Нельзя быть верным одним и неверным другим. Верный всегда верен. Нет верности в том, кто способен предать того, с кем вместе трудится. Мне нужно сильное царство, и я не собираюсь основывать его мощь на человеческом отребье.
Привейте им вкус к совершенству, ибо любое дело -- это путь к Господу, и завершает его только смерть.
Не учите их, что главное -- прощение и милосердие. Плохо понятые, обе эти добродетели обернутся потаканием нечести и гниению. Научите их благому сотрудничеству -- общему делу, где каждый в помощь благодаря другому. И тогда хирург поспешит через пустыню к человеку с разбитой коленкой. Потому что речь идет об исправности повозки. А вожатый у них один.
-- Ваш долг не убить человека в маленьких людях, не превратить их в муравьев, обрекая на жизнь муравейника. Меня не заботит, насколько будет доволен человек. Меня заботит, сколько будет в нем человеческого. Не моя забота -- счастье людей. Кто из людей будет счастлив -- вот что меня заботит. А довольство сытых возле кормушки -- скотское довольство -- мне не интересно.
Не снабжайте детей готовыми формулами, формулы -- пустота, обогатите их образами и картинами, на которых видны связующие нити.
Не отягощайте детей мертвым грузом фактов, обучите их приемам и способам, которые помогут им постигать.
Не судите о способностях по легкости усвоения. Успешнее и дальше идет тот, кто мучительно преодолевает себя и препятствия. Любовь к познанию -- вот главное мерило.
Не учите их, что польза -- главное. Главное -- возрастание в человеке человеческого. Честный и верный человек гладко выстругает и доску
Научите их почтению, потому что насмехаться любят бездельники, для них не существует целостной картины.
Боритесь против жадности к вещному. Они станут людьми, если вы научите их тратить себя, не жалея; если человек не тратит себя, он закостеневает.
Научите их размышлению и молитве, благодаря им расширяется душа.
Научите не скудеть в любви. Чем заменишь любовь? Ничем. А любовь к самому себе -- противоположность любви.
Карайте ложь и доносительство. Бывает, что и они помогают человеку и на первый взгляд в помощь царству. Но силу рождает только верность. Нельзя быть верным одним и неверным другим. Верный всегда верен. Нет верности в том, кто способен предать того, с кем вместе трудится. Мне нужно сильное царство, и я не собираюсь основывать его мощь на человеческом отребье.
Привейте им вкус к совершенству, ибо любое дело -- это путь к Господу, и завершает его только смерть.
Не учите их, что главное -- прощение и милосердие. Плохо понятые, обе эти добродетели обернутся потаканием нечести и гниению. Научите их благому сотрудничеству -- общему делу, где каждый в помощь благодаря другому. И тогда хирург поспешит через пустыню к человеку с разбитой коленкой. Потому что речь идет об исправности повозки. А вожатый у них один.
Лилии не прядут
понедельник, 10 декабря 2012
Лилии не прядут
пятница, 07 декабря 2012
Лилии не прядут