Человек должен поверить в себя и тогда он может все. Я верю в свою звезду!
Томаш-Гарриг Масарик
Однажды в конце 20-х годов прошлого века Бернард Шоу давал большое интервью «Таймс». Зашла речь о любимой идее Шоу — Соединенных Штатах Европы. «Но это же утопия, — возразила журналист. — Хотя бы потому, что невозможно найти человека, способного стать президентом подобных Штатов. Он должен иметь чрезвычайную широту взглядов и уметь вникать в малейшие мелочи, иметь удачный опыт реального государственного управления, оставаясь при этом высоконравственной личностью, известной во всей Европе и в то же время не конфликтовать ни с англичанами, ни с румынами, ни с французами, ни со шведами. Такого человека просто нет и не может быть». — «Как нет? — искренне изумился Шоу. — А Масарик?» И откуда ты такой взялся?Томаш Масарик родился 7 марта 1850 года в селе Годонин на крайнем юго-востоке Моравии, у самой границы со Словакией, бывшей тогда частью Венгрии. Хотя его родная околица принадлежала одной из земель «короны святого Вацлава», то есть чешских, но населяли ее в основном словаки и она так и называлась — Моравская Словакия. Сам Масарик через много лет писал: «Думаю, я — чистокровный словак как по отцовской линии, так и по материнской, без малейшей примеси немецкой или венгерской крови». А потом добавил со скептицизмом настоящего ученого: «Впрочем, абсолютной уверенности у меня нет. Ведь крестьяне не изучают свои родословные». Хотя Йозефа Масарика нельзя было назвать даже крестьянином — у него не было ни собственной земли, ни дома. В молодости батрачил у богатых хозяев, а ко времени рождения своего старшего сына — Томаша — был кучером в цесарском имении в Годонине. Там, в «служебной квартире» кучера — маленькой сельской избушке, к тому же чужой — и родился будущий «освободитель Чехословакии». Отец Масарика никогда не ходил в школу и едва умел читать. Но имел гордый и независимый характер, не боялся прекословить господам-управителям. Возможно, именно за это его постоянно переводили из одного имения в другое. Уже через три года после рождения Томаша семья переехала в Мутенице, потом снова в Годонин, затем в Чейковицы, потом в Чейч. Все эти села лежали в той же Моравской Словакии, в нескольких километрах друг от друга.
«Отец был способным, но простым человеком, главой в доме была матушка», — вспоминал Масарик. Тереза Масарикова (в девичестве Кропачкова) в молодые годы повидала мир и побывала в самом изысканном обществе — несколько лет служила кухаркой в Годонине, горничной в Вене. Ее родное село Густопеча было полностью онемеченным, поэтому говорила и читала она исключительно по-немецки. Лишь в глубокой старости, когда все ее сыновья (а Масарик имел двух младших братьев) стали выдающимися деятелями чешского национального движения, она, встречаясь с ними, старалась разговаривать на словацком языке, хотя владела им плохо. Но читать по-чешски или по-словацки так и не научилась и до самой смерти не расставалась со своим немецким молитвенником, который Масарик помнил с раннего детства — как первую книгу в своей жизни. В доме будущего бескомпромиссного борца с пангерманизмом безраздельно господствовал немецкий язык — только на нем разговаривала мать, на нем же пытался отвечать ей отец, впрочем, постоянно сбиваясь на словацкий. По-немецки сызмальства разговаривал дома и Томаш, а по-словацки — лишь с ребятами на улице.
Впрочем, уже в шесть с половиной лет Томаш пошел в начальную сельскую школу в Годонине, где обнаружил большие способности к учебе. Учитель посоветовал родителям отдать парня в среднюю школу, чтобы потом он мог закончить учительскую семинарию. В 1861 году родители с разрешения «панства» отправили Томаша в немецкую реальную школу в Густопече, которую он закончил в 1863 году. Родители тогда опять жили в Годонине, и Масарик вернулся к ним — ходил в местную школу, помогал учителю, сам учился музыке, много читал и размышлял над прочитанным. Однако в учительскую семинарию можно было поступить лишь в 16 лет, а Томашу было 14. Поэтому мать отвезла сына в Вену, где устроила его учеником слесаря.
Развитому не по годам и очень серьезному парню не нравилось выполнять ученические обязанности — помогать жене мастера в домашнем хозяйстве, раздувать меха или механически отливать подковки. Но Томаш все это терпеливо переносил, а ночью, когда его товарищи спали, перечитывал свои любимые, привезенные из дома книги. «Пожалуй, я терпел бы и дальше, — вспоминал Масарик, — но один из ребят, с которыми я учился, украл и продал мои книги. И мне стало так невыносимо грустно, что я убежал домой, в Чейч. Особенно тяжело мне было без атласа, благодаря которому я каждый вечер «путешествовал» по всему миру».
Родители не теряли надежду приобщить сына к ремеслу — отдали его в науку к сельскому кузнецу. Будущий президент был подмастерьем у кузнеца около года. Но даже через 35 лет Лев Толстой, встречаясь с Масариком в Ясной Поляне, все время поглядывал на его руки, а затем спросил, не был ли он раньше рабочим, кузнецом?
Село Чейч было чешско-словацким. И парни, и подростки двух «братских народов» постоянно дрались друг с другом, «стенка на стенку». Томаш считал своим долгом принимать участие в этих потасовках на стороне словаков: «Когда мне было 15 лет, я постоянно носил с собой кривой словацкий нож, — вспоминает он. — И хорошо, что никого не зарезал».
Решающую роль в жизни Масарика сыграл сельский священник Франц Сатора. Несмотря на тридцатилетнюю разницу в возрасте, он подружился с парнем, давал ему читать книги, обучал его латыни и наконец убедил родителей, что Томаш должен продолжать учебу. С помощью Саторы Масарик экстерном сдал экзамены за первый класс гимназии и в 1865 году в пятнадцатилетнем возрасте пошел во второй класс немецкой гимназии в городе Брно.
В гимназии Масарик учился на отлично и был освобожден от платы за учебу. Но родители не присылали ему ни гроша, поэтому с первого же месяца пребывания в Брно он вынужден был зарабатывать себе на квартиру и проживание, давая частные уроки господским детям, в частности сыну брненского полицмейстера Антона Ле Монье. Влияние юного репетитора на ленивого и распущенного воспитанника (младшего всего на четыре года) был столь благотворным, что полицмейстер пригласил гимназиста-третьеклассника на должность домашнего учителя в свою семью. Без отрыва от учебы. Поэтому уже через два года в Брно Томаш содержал не только себя, но и младшего брата, которого он тоже «вытянул» в гимназию из села.
«Никто так и не понял, — вспоминает один из однокашников Масарика, — как так вышло, что этот деревенщина-переросток уже в третьем или четвертом классе стал безоговорочным авторитетом для всех гимназистов-чехов, до восьмого класса включительно. С ним советовались, на его суд выносили конфликты между ребятами».
В гимназии Масарика записали Масаржиком. Именно так звучала бы его фамилия, будь он не словаком, а чехом. А поскольку «Масаржик» не имел никаких документов, то писать его фамилию правильно педагоги отказались. Томаш не поленился съездить в Годонин, где его семья уже давно не жила, и получить выписку из церковных книг, чтобы восстановить словацкое звучание собственной фамилии. Впрочем, это был, пожалуй, последний «словацкий» жест в его жизни. Именно тогда Масарик начал интересоваться национальными отношениями и осознал себя не просто подданным Габсбургов, но чехом. И потом до самой смерти считал словаков лишь ветвью чешской нации, а свой родной язык — диалектом чешского. Именно Масарик через несколько десятилетий придумал общность «чехословаков», в состав которой в независимой Чехословакии записывали и чехов, и словаков.
Брненскую гимназию Масарик так и не закончил. Всю свою жизнь он был глубоко верующим человеком и искал собственный путь к Богу — уже в 1869 году у 16-летнего гимназиста возникли идейные расхождения с католической церковью (этот процесс завершился через девять лет его формальным переходом в протестантство, что отнюдь не способствовало карьере в «католической» империи Габсбургов). Учитывая его огромное влияние среди учеников, директор гимназии попытался убедить Масарика, что пока он учится, должен для общего спокойствия ходить в церковь, исповедоваться и т.д., хотя, естественно, ни один интеллигентный человек не может к этому всему относиться серьезно. Дескать, и сам директор не верит в эти поповские штучки, но по служебной обязанности... Масарик внимательно выслушал и спокойно сказал: «Но ведь ведущий себя вопреки собственным убеждениям является мошенником и ничтожеством». «Педагог» бросился на своего воспитанника с кулаками. Масарик выхватил из печи кочергу и, крикнув «Не трогайте!», замахнулся на директора.
Ученый совет гимназии «посоветовал» ему учиться где-нибудь в другом месте.
Как Томаш стал Томашем-Гарригом и выиграл «рукописную войну»Ле Монье, который из Брно «пошел на повышение» к Вену, помог Масарику поступить в столичную гимназию, которую он закончил в 1872 году в двадцатидвухлетнем возрасте. А уже через семь лет стал доцентом философского факультета Венского университета. За это время он успел закончить университет — параллельно два факультета: филологический и философский, защитить докторскую диссертацию (приблизительный аналог нашей кандидатской) и даже габилитироваться (то есть стать доктором наук). Скорость и легкость, с которой Масарик преодолевал ступени научной карьеры, поражают.
Но еще раньше Томаш стал Томашем-Гарригом. В честь жены Масарик взял ее девичью фамилию в качестве своего второго имени. В течение года он учился в аспирантуре в Лейпцигском университете в Германии. И там познакомился со студенткой местной консерватории Шарлоттой Гарриг. Красавица Шарлотта была не немкой, а американкой — дочерью председателя правления Нью-Йоркского коммерческого банка. Молодые люди полюбили друг друга, но родители девушки не давали согласия на брак. В конце концов Масарик поехал за любимой в Америку и там ему удалось убедить будущего тестя — но за счет отказа от приданого. Американский банкир не дал за дочерью ни доллара. Поэтому первые годы замужества Шарлотте пришлось жить намного скромнее, чем она привыкла, — лишь на не очень большое жалованье Масарика. Но она никогда не роптала, родила четырех детей и очень быстро выучила чешский язык — ведь ее любимый хотел, чтобы их дети первые слова произнесли именно по-чешски. И это несмотря на то, что семья жила в Вене!
Шарлотта не принесла Томашу денег, но 45 лет, до самой своей смерти была первой помощницей в его научной, а затем и политической деятельности. «У нее прекрасная голова. Лучше, чем у меня», — любил говорить Масарик. Во время Первой мировой войны она, как сказали бы в сталинском СССР, «член семьи изменника родины», отсидела восемь месяцев в австрийской тюрьме и была освобождена лишь после личного обращения президента США к цесарю Францу-Иосифу.
В Вене Масарик стал неформальным главой многочисленной чешской общины и сразу попал «на карандаш» имперской полиции. Поэтому, несмотря на все необходимые научные звания и растущий авторитет в Европе, он и надеяться не мог на профессорскую кафедру в столичном университете. Масарик уже собрался было ехать в Черновицкий университет, когда в Праге, в результате продолжительной и ожесточенной борьбы чехов с имперской администрацией, позволили открыть Чешский университет...
«Когда профессор Масарик в 1882 году пришел в Чешский университет, — вспоминает профессор Бржетислав Фоустка, — вначале вокруг него собралась не очень большая группа слушателей. Нас очаровал его гениальный дух и благородное, аристократическое, в лучшем смысле этого слова, поведение. Часто я поражался, почему это не сразу пошло за Масариком все студенчество университета. И пришел к выводу, что нужны особые качества, чтобы его понять и идти за ним. Ведь и за Христом пошла сначала горстка людей, понявших его. Но мы, шедшие в университете в первых рядах за своим «мастером», остались ему верны и преданы на всю жизнь».
Масарик сразу почувствовал, насколько отсталым и провинциальным было тогдашнее чешское общество, которое все свои силы тратило на национальную, да и то очень часто лишь формальную, борьбу с немцами, не обращая внимания на застой в науке, хуторянство в общественных отношениях. Поэтому он пошел со своими публицистическими трудами и публичными выступлениями прямо к народу и постепенно стал учителем — сначала пражан, а потом всего чешского народа. Но прежде он должен был выиграть «рукописную войну».
читать дальшеВ 1817 году библиотекарь новосозданного Чешского музея в Праге Вацлав Ганка обнаружил в архиве поместья (двору — по-чешски) Кралево рукопись IX—X веков со стихами о славном прошлом чешского народа. В следующем году неизвестный прислал Ганке найденную в Зеленой Горе еще одну старинную рукопись — отрывок поэмы о легендарной, как считалось до тех пор, княгине Либуше. Краледворская и зеленогорская рукописи доказывали, что уже в IX—X веках чешские земли имели чрезвычайно высокий для того времени уровень социального и культурного развития. Когда немцы, нынешние властители Чехии, еще «жрали сырые желуди», чехи уже были развитой нацией. Рукописи стали весомыми аргументами в борьбе чехов за национально-культурное возрождение и цитировались в каждом чешском букваре. Даже великий историк Палацкий ссылался на них, когда писал о древнем чешском праве. Правда, некоторые ученые, особенно немецкие, ставили под сомнение подлинность этих рукописей. Но это, безусловно, было вызвано лишь немецким шовинизмом и чехофобией.
И вот в первом номере основанного и редактируемого Масариком журнала «Атениум» в 1886 году появилась статья чешского слависта Яна Гебауэра «О необходимости дальнейшего исследования краледворской и зеленогорской рукописей», где очень деликатно, робко ставилась под сомнение их идентичность. Масарик же от лица редакции обязался печатать дальнейшие исследования Гебауэра.
Трудно даже представить, какой поднялся скандал. В то время существовали две основные чешские партии — старочехи и младочехи, враждовавшие друг с другом во всем, кроме оппозиции к Вене. А здесь едва ли не впервые они объединились. Причем основной удар направили не столько против Гебауэра, сколько против Масарика. Старочешские «Народни листы» в статье «Философы самоубийства» писали о Масарике: «Хватит уже нам его научных трудов, пускай себе ищет другой народ... Ступай к врагу нашему, которому служишь, забудь, что ты ходил по чешской земле, мы тебя отлучаем от нашего народа, как гадкую болячку». В младочешской же «Златой Праге» появилась целая поэма, «посвященная» Масарику. «Я верю, вас родила не чешская мать, а злая змея, — писал поэт Гейдук, — которая раз от разу желает чешской крови в дань... Прочь, сволочь, прочь!». Домовладелец-чех отказал семье Масарика в квартире. Испуганный Гебауэр «заболел» и неделями не выходил из дома. Но спокойный и улыбающийся Масарик, как и Гебауэр хорошо знавший, что рукописи — фальсификаты, почти силой заставил филолога писать дальше. Доказать, что рукописи — подделка, было не так уж и сложно. Куда тяжелее было решиться заявить об этом вслух. «Масарик — борец от природы, борец духа, борец за правду и справедливость, — вспоминал Гебауэр. — И он заставил меня делать это, как я ни боялся». Несколько номеров подряд «Атениум» глубоко и непредубежденно анализировал злосчастные рукописи. Истерия понемногу спадала, и в конце концов всем пришлось согласиться: рукописи — подделка начала XIX века. «Признать и осудить собственные ошибки и недостатки — еще не значит считать чужое лучшим. Нельзя жить ненавистью к чужому, на неправде никогда не построишь ничего путного», — подвел итоги дискуссии Масарик.
А через три года и старо-, и младочехи наперебой умоляли Масарика войти каждые в свой предвыборный список, понимая, что авторитет его имени обеспечит преимущество на выборах в имперский парламент.
«Новый человек» в «новой Европе» и чешский вопрос
До сих пор в некоторых курсах истории мировой философии упоминается «теория человека» Масарика. Все познается в сравнении. Подданные полуазиатской империи Романовых соседнюю империю Габсбургов считали едва ли не океаном свободы. Но по сравнению с Британией или Францией Австрия, с ее всевластием полуфеодальной аристократии, политической полицией и политической цензурой, жестокими ущемлениями ненемецких и невенгерских народов, которые Вена стремилась натравить друг на друга, была далека от демократии. И в ее удушливой атмосфере Масарик разрабатывал собственные философские теории о свободной человеческой личности. Феномен Масарика состоит, пожалуй, прежде всего в том, что ему самому удалось сформироваться и остаться внутренне абсолютно свободным человеком — несмотря на неблагоприятные внешние условия. Его философские теории были неразрывно связаны с его же политологическими и геополитическими исследованиями, а также практической деятельностью. В начале ХХ века, когда мир был разделен на колонии и «зоны исключительного влияния» империалистических государств, когда назревала и, наконец, разразилась кровавая война за империалистический передел мира, Масарик теоретически обосновывал возможность «новой Европы», роль и место малых наций на нашем континенте и в мире. Кстати, знаменитые «14 пунктов» американского президента Вудро Вильсона, направленные на установление справедливого мира после Первой мировой, которые большевики десятилетиями пытались представить демагогической дымовой завесой, возникли под непосредственным влиянием Масарика. Еще 100 лет назад, на десятилетия опередив свое время, Масарик очертил контуры новой объединенной Европы, в которой будут учитываться интересы и больших, и малых наций, а каждый народ будет сохранять национальную идентичность, оставаясь в то же время европейским. Владимир Ульянов-Ленин в своей работе «О лозунге Соединенных Штатов Европы» полемизировал именно с Масариком, не называя его имени. И утверждал, что объединение Европы возможно лишь через социалистическую революцию. История их рассудила — родина Масарика уже почти зализала раны от проведенного над ней социалистического эксперимента и является одним из первых кандидатов на вступление в Объединенную Европу — Евросоюз.
Масарик первым по-настоящему поставил перед мировой научной и политической общественностью «чешский вопрос», который заключался не в сохранении (или несохранении) чешского языка и культуры, а в возможности и необходимости создания чешского государства. Какими же дремучими кажутся утверждения некоторых наших современников, пытающихся доказать, будто в современном (!) мире Украина не может выжить как самостоятельное государство. Подобные утверждения (по отношению к собственной стране) Масарик убедительно опроверг много десятилетий назад. И не только теоретически, но и на практике.
Необходимость борьбы за самостоятельность своего народа он теоретически обосновал основными положениями своей философии человека и, хотя кому-то парадоксальным это может показаться, космополитическими принципами национального равноправия и связанным с ними правом т.н. малых и порабощенных народов на полную независимость, которая, по мнению Масарика, является важной предпосылкой подлинного движения к демократизации общества.
Борьба Масарика за создание политической чешской нации, завоевание государственности, как известно, увенчалась блестящим успехом. Но не было в Чехии большего противника узкого национализма и ксенофобии, чем Масарик. Несмотря на невероятно жестокую борьбу, которую чехам приходилось веками вести против онемечивания, Масарик никогда не выступал против немецкой культуры как таковой. Он исследовал философские взгляды Гейне и считал, что человек, с малых лет обогативший себя сокровищами не только чешской, но и «мировой литературы» (в частности немецкой), будет лучшим чехом, чем лишенный этого. В 1899—1900 годах он активно выступил в защиту еврея Леонарда Гильснера, несправедливо приговоренного к смерти по обвинению в ритуальном убийстве чешской девочки. Подавляющее большинство еврейской общины в Чехии поддерживали немцев в их стремлении денационализировать чехов, поэтому чехи считали евреев историческим врагом. Сам Гильснер, по признанию Масарика, был «подонком, по которому давно плакала тюрьма». Но несмотря на все это, Масарик знал, что «маца, замешанная на крови христианских детей», — клевета. И Масарик бросился в бой. Любопытной была его аргументация: «Я сам рос в атмосфере предрассудков и ненависти к евреям. Должен признать, что на чисто эмоциональном уровне я не смог полностью избавиться от предубежденности до сих пор. Тем более (подчеркнуто мной. — О.П.) я обязан стать на защиту Гильснера. В конце концов речь идет не только об отдельном человеке и даже не только о евреях вообще. Я защищаю и чешский народ — антисемитизм унижает того, кто его проявляет».
С 1891 года Масарик много раз избирался в имперский и чешский земельный парламенты, возглавлял небольшую, но влиятельную Партию реалистов, со временем Народную чешскую партию. В венском парламенте Масарик защищал интересы не только своего народа — он активно противостоял агрессии австро-венгерских властей против государств южных славян, в частности Сербии, протестовал против аннексии Австрией Боснии и Герцеговины. Именно благодаря Масарику была разоблачена провокация австрийских спецслужб, так называемое «загребское дело», когда по обвинению в государственной измене и шпионаже были арестованы 34 хорватских и сербских деятеля Австро-Венгрии. Накануне Первой мировой войны Масарик пользовался таким авторитетом среди южных славян, что выступал посредником на сербско-болгарских межгосударственных переговорах.
Война Томаша-Гаррига против Франца-Иосифа
6 июня 1915 года, в день рождения Яна Гуса, один изгнанник, вынужденный покинуть родной край, где его приговорили к смертной казни за государственную измену, официально объявил в Женеве войну Австро-Венгерской империи. От лица чешского и словацкого народов, провозглашенных с этого дня воюющей на стороне Антанты стороной. Этим изгнанником был, конечно же, Масарик.
Уже где-то в 1907 году, как вспоминал потом президент Чехословакии, он окончательно потерял веру в возможность преобразования Австро-Венгерской монархии в федерацию равноправных народов, в которой чехи могли бы удовлетворить собственные национальные интересы. С тех пор он делал ставку только на уничтожение Дунайской монархии и обретение чехами и словаками полной независимости.
Когда началась война, Масарик увидел, как неохотно чехи идут на фронт, как подчеркивают свое категорическое нежелание воевать против братьев-славян из России и Сербии. «Я чувствовал, что наши солдаты уже делают то, что мы провозглашали, к чему их призывали, чему учили перед войной», — вспоминал Масарик. — «И я был просто обязан рисковать жизнью, так же, как это делал любой наш воин, переходя на сторону русских или сербов, чтобы не защищать прогнившую, враждебную ему империю». Масарик и его ученик Бенеш возглавили антиавстрийское подполье. А 17 декабря 1914 года Масарик, воспользовавшись своим депутатским паспортом, выехал в Италию.
Большинство чешских деятелей, особенно правых, все свои надежды на независимость возлагали на братьев-славян из России и ждали быстрых побед российского оружия над австрийцами, вступления казаков в Прагу и восстановления Чешского королевства во главе с великим князем Николаем Николаевичем. Тем более что западные союзники в начале войны склонялись к мнению, что Австро-Венгрию после победы следует все же сохранить — пусть и в «усеченном виде». Масарик же относился к России неоднозначно. Он в совершенстве владел русским языком, много раз ездил туда, общался со Львом Толстым и Максимом Горьким. За год до войны на немецком языке была опубликована его большая книга «Россия и Европа». (Эта монография, кстати, была запрещенной и в царской, и в советской России, и впервые российские читатели смогли с ней ознакомиться лишь в 2000 году, когда в Санкт-Петербурге вышел русский перевод.) Вспомнив о славянских симпатиях к России и подчеркивая ее огромное позитивное значении в качестве противовеса пангерманизму, Масарик, тем не менее, утверждал, что Россия не была, не является и едва ли станет в ближайшее время частью Европы. Он прекрасно видел отсталость этой страны («Россия является тем, чем Европа была»), архаичность и недемократичность ее государственного уклада и общественной жизни. Поэтому все свои надежды на освобождение собственного народа, на помощь и поддержку в создании действительно демократического, современного, европейского государства чехов и словаков он связывал только с западными союзниками — Британией, Францией и Соединенными Штатами.
Именно Масарику удалось убедить едва ли не всех активистов чешской эмиграции в Швейцарии и Франции не связываться с теми, кто их «принимает», не идти в объятия российских монархистов, а следовать туда, где их «никто не ждет», — бороться за признание права на существование будущего чехословацкого государства в Лондоне, Париже и Вашингтоне. Масарик и его последователи прекрасно справились с этой сверхсложной задачей — еще до окончания войны и Франция, и Британия признали возглавляемый Масариком Чехословацкий национальный совет как временное правительство Чехословацкого государства, которого еще не было. Это был, пожалуй, уникальный в истории мировой дипломатии факт — юридического признания не после, а до фактического возникновения государства. Решающими были три фактора: во-первых, агитационно-разъяснительная деятельность чешских деятелей, прежде всего самого Масарика и Бенеша, в западных странах. Во-вторых, безупречно организованное чешское подполье в Австро-Венгрии — по словам Масарика, не позднее чем на четвертый день он имел полную информацию обо всех решениях и ходе дискуссий на заседаниях австро-венгерского совета министров. И передавал информацию британцам (жил тогда в Лондоне). И, наконец, формирование чешско-словацких легионов из австро-венгерских солдат, добровольно перешедших на сторону Антанты. В Италии, Франции и, прежде всего, в России. Там, где было наибольшее количество военнопленных.
В мае 1917 года Масарик прибыл в Россию — именно там после свержения царизма появились условия для создания из отдельных добровольческих полков, в которые входили военнопленные чехи и словаки, целого корпуса. Под украинским городом Зборов чехословацкий легион нанес сокрушительное поражение австрийцам — 3 тыс. чехословаков взяли в плен 62 офицера и 3150 австрийских солдат, захватили 15 пушек и много пулеметов. День битвы под Зборовом в Чехословакии считался Днем армии (что-то вроде советского 23 февраля). Провожал «своих парней» на фронт Масарик.
С лета 1917 года Масарик постоянно жил в Киеве — ведь именно здесь работал Чехословацкий национальный совет, неподалеку от Киева дислоцировались чешские легионы. Масарик часто ездил в Москву и Петроград. Так сложилось, что ему пришлось трижды быть свидетелем установления большевистской власти — в Петрограде, в Москве и в Киеве, когда его брали войска Муравьёва.
Украинцы, малороссы или русины?
В Киеве Масарик имел личные контакты с Михаилом Грушевским, Симоном Петлюрой, Владимиром Винниченко.
К сожалению, объективные интересы, определявшие внешнеполитическую ориентацию украинских и чешских самостийников, к тому времени отличались, более того, были диаметрально противоположны. Врагом чехов был пангерманизм, опасность которого особенно чувствовалась на территориях Австро-Венгерской империи. А союзником, и очень важным, — Россия. Созданию же независимого Украинского государства препятствовала прежде всего именно Россия. Этого Масарик не понимал или, скорее, не хотел понимать. «Малороссы, по моему убеждению, — утверждал он в интервью газете «Утро России», опубликованном 19 августа 1917 года, — имеют главного врага в лице Германии. Я слежу за украинским вопросом, как он развивается в немецкой политической литературе, и там в последнее время совершенно ясно и откровенно говорят о захвате Украины. Поэтому я думаю, что сильная Россия — в интересах самих украинцев». После того, как Украинская Рада была признана российским Временным правительством в качестве краевой власти в Украине, предусмотрительные чехи решили заключить договор о статусе чешско-словацких военных формирований в России (а практически в Украине) не только с петроградской властью, но и с киевской. Так и дошло до соглашения, подписанного Масариком и народным секретарем (министром) иностранных дел Украинской Народной Республики Шульгиным, об условиях дислокации, снабжения, совместной антигерманской борьбы. Но на самом деле для украинцев война с Германией была чужой и ненужной, в то время как для чешско-словацких легионеров сокрушительное поражение Берлина и Вены было главным условием обретения собственной государственности, наконец, просто возвращения домой.
Свое отношение к независимости Украины Масарик сформулировал задолго до Первой мировой — оно было негативным. Отделение Украины могло, по его мнению, существенно ослабить Россию, выступавшую в качестве главного заслона немецкой экспансии на Востоке Европы. Между тем Масарик, в отличие от подавляющего большинства чешских пророссийских политиков, не повторял и не поддерживал утверждения российских шовинистов об «искусственном» характере украинского языка, о том, что украинское движение инспирировано немецким и австро-венгерским генштабами. «Малороссы отличаются от великороссов не только диалектом, но и условиями хозяйствования на земле, климатом. Малоросс имеет характер, отличный от характера великоросса, вследствие всего своего мировоззрения... Для малоросса великорусский язык является совершенно искусственным», — писал он еще в 1905 году. А в 1908 году в австрийском парламенте решительно поддержал депутатов-украинцев, протестовавших против попыток галицких москвофилов Маркова и Глибовицкого ввести русский язык в качестве официального для «русского» населения Галиции.
В 1917 году Масарик считал, что Украина должна получить максимально широкую автономию в составе России, но... в составе. Поэтому он и его единомышленники крайне негативно восприняли IV Универсал Украинской Центральной Рады, провозглашавший полную независимость нашей страны. К тому же именно тогда был подписан Брестский мир — Украина заключила не просто мир, но и военно-политический союз с немцами и австрийцами — врагами чехословаков. Над 50 тысячами легионеров в Украине, которые по австрийским законам были изменниками родины, нависла смертельная опасность. Именно тогда Масарик заявил о расторжении договора с правительством УНР и договорился с большевиками о свободном переходе легиона, провозглашенного частью французской армии, во Владивосток через Сибирь, а оттуда через Тихий и Атлантический океаны — во Францию.
Практически нигде в украинских источниках не упоминается, что когда украинские парни гибли под Крутами, пытаясь остановить банды Муравьёва, под Борисполем, Пирятином, Лохвицей стояли хорошо обученные, вооруженные и дисциплинированные войска — чехословацкий корпус, превышавший по численности как войско УНР, так и отряды большевиков. Их вмешательство в борьбу могло бы стать решающим и направить историю в совершенно иное русло. Но не стало — Масарик декларировал невмешательство легионеров во внутреннюю борьбу в России. Украинские самостийники вызывали у чехов так же мало симпатии, как большевики, — и те, и другие подписали сепаратный мир с немцами. Впрочем, чехословацкому корпусу все же пришлось повоевать с большевиками. Но было это уже не в Украине, а в Сибири и Поволжье, и на несколько месяцев позже — в мае 1918 года. Масарик же еще в марте выехал в Америку через Владивосток и Японию.
В следующий раз Масарик столкнулся с украинской проблематикой где-то через год — когда Чехословакия уже была провозглашена независимой и в ее состав была включена Закарпатская Украина. Основания для этого были более чем сомнительные — соглашение Масарика с закарпатскими эмигрантами в Америке — с немногочисленной общественной организацией Американской Руськой Народной Радой, — заключенное в Филадельфии 25 октября 1918 года, накануне краха Австро-Венгрии. Западно-Украинская Народная Республика не признала присоединения украинского Закарпатья к чужому государству. Но зимой и весной 1919 года, когда чешские легионеры воевали за Закарпатье с красными венграми, галичане просто не могли прийти на помощь своим закарпатским братьям — ЗУНР сама истекала кровью в борьбе с польской агрессией и наконец пала под ударами пилсудчиков летом 1919 года. Антанта же по Сен-Жерменскому и Трианонскому договорам окончательно признала Закарпатье частью Чехословакии. Правда, с широчайшей автономией.
Президент Масарик 21 сентября 1921 года заявил в Ужгороде: «Политическая автономия Подкарпатской Руси обеспечена мирным договором и конституцией». Но реально закарпатцы получили эту «широчайшую автономию» только через 17 лет, осенью 1938-го, когда Масарик уже умер и сама Первая Чехословацкая республика дышала на ладан. В течение же всего периода «мирного» развития довоенной Чехословакии закарпатцам автономию лишь обещали, обещали, обещали. Несмотря на это Закарпатье находилось в лучшем положении, чем остальные западноукраинские земли, захваченные Польшей и Румынией. Да и чем «суверенная» УССР. По крайней мере, в 20—30-е годы это был единственный украинский регион, в который чужеземное правительство (Прага) вкладывало больше средств, чем получало оттуда. Ни Варшаве, ни Бухаресту, ни, тем более, Москве подобное даже в голову не приходило.
Что же касается языково-культурной политики, то Масарик, по его собственным словам, «рекомендовал русинам введение малороссийского языка в школах и учреждениях», хотя и «не видел причин, чтобы сторонники русофильской ориентации были ограничены культурно». Поэтому, хотя «президент-освободитель» (официальный титул Масарика) и не способствовал непосредственно национальной самоидентификации закарпатских русинов как части украинской нации, он, по крайней мере, не препятствовал этому.
И можно считать, что бронзовый памятник Томашу-Гарригу Масарику, первый камень которого был заложен 10 июля 1927 года в Ужгороде, он заслужил.
Вместо эпилога
14 ноября 1918 года Народное собрание в Праге, состоявшее из представителей 14 чешских и словацких партий, а также многочисленных независимых депутатов, единогласно избрали Томаша-Гаррига Масарика президентом Чехословацкой республики. И единогласие это было не проявлением авторитаризма и единомыслия, а признанием того огромного авторитета, которым «некоронованный король Чехии» пользовался у своего народа.
Реально Масарик возглавлял государство до 1 апреля 1934 года, когда его разбил тяжелый инсульт. В декабре 1935 года 85-летний Масарик передал президентскую «булаву» своему любимому ученику и последователю Эдуарду Бенешу, а 14 сентября 1937 года умер. Созданному им государству оставалось жить немногим более года. Но заложенный Масариком фундамент оказался столь точным, что и сейчас, после многих десятилетий владычества нацистов и коммунистов, Чехия, как одна из наиболее успешных постсоциалистических стран, возвращается в европейский дом. Она уже вступила в НАТО и является одним из наиболее реальных претендентов на вступление в Евросоюз.
Автор: Алексей ПИДЛУЦКИЙ