"Первый кадр возвращался постоянно: красная комната и женщины в белых одеждах. Случается, в мозгу настойчиво, вновь и вновь, появляются какие-то видения, а я не знаю, чего они от меня хотят. Потом они пропадают и появляются вновь точно такие же, как и раньше. Четыре одетые в белое женщины в красной комнате. Они двигались, перешептывались, вели себя в крайней степени таинственно. Я как раз в то время был занят другим, но поскольку они являлись ко мне с таким упорством, понял, что они чего-то от меня хотят...Описываемая сцена преследовала меня целый год. Сперва я, естественно, не знал, как зовут этих женщин и почему они двигались в сером утреннем свете в комнате с красными обоями. Раз за разом я отбрасывал это видение, отказываясь положить его в основу фильма (или чего-то еще). Но видение упорствовало, и я нехотя его растолковал: три женщины ждут смерти четвертой. Они дежурят по очереди".
Рецензия BorzAndAl:
Великая картина шведского гения
2 июля 2008 | 13:17
Ингмар Бергман — «Шёпоты и крики» 1972. Ингмар Бергман, пожалуй, лучший режиссёр мирового кинематографа за всё время его существования. Конечно, есть равнозначные ему кинорежиссёры: Бунюэль, Хичкок, Висконти, Кубрик и другие, некоторые из них оказали, возможно большее влияние на киноязык (Феллини, Годар, Антониони…), но по количеству созданных шедевров мирового киноискусства, Бергману, уж точно нет равных. Количество их переваливает за десять. И «Шёпоты и крики» — один из них.
Основная заслуга Бергмана состоит в том, что он вывел на один уровень, поставил на одну планку кинематограф с литературой. До него так мощно и смело о новом виде искусства никто не заявлял. Его кинематографический мир можно смело сопоставлять с литературными мирами Достоевского, Толстого и Томаса Манна. И никто не вправе оспорить его доминирующее место в иерархии культуры второй половины 20-го столетия, поскольку темы «одиночества», и «некоммуникабельности» наиболее актуальные для мировой культуры в целом, с тем же мастерством и с тем же размахом были разработаны всего ещё одним гениальным режиссёром, — Микеланджело Антониони, что символично, умершим с ним в один день 30 июня 2007 года.
Но, если Антониони просто обозначал вышеуказанные темы и настроения своим новаторским языком, таким образом, ставя диагноз существующему «положению дел», то великий швед препарировал саму человеческую личность, чем поменял в целом представление о человеке. Названия его фильмов уже говорят о многом: «Лицо», «Персона», «Стыд», «Страсть», «Молчание», «Причастие», «Ритуал», «Как в зеркале», «Шёпоты и крики»…
Лента «Шёпоты и крики» не принадлежит к числу моих любимых бегмановских картин, поскольку пересматривать её просто невыносимо. Агонизирующее состояние одной из трёх сестёр нарочито подчёркнуто режиссёром кричащими красно-багровыми цветами (потрясающая работа любимого оператора Свена Нюквиста, удостоенная премии «Оскар»). Как и в другом выдающемся фильме Бергмана «Седьмая печать» скандинавский гений размышляет на тему смерти, причём северную суровость чёрно-белой картинки более ранней ленты, заменяет на «душераздирающие мазки».
Выдающиеся работы всех актёров, снимавшихся в фильме (Лив Ульман, Ингрид Тулин, Хэрриет Андерсон в ролях сестёр Марии, Карин и Агнесс, соответственно).
Оценка: 9, 5 (из 10). Великий шедевр.
Рецензия Kasablanka:
Милосердные шепоты и всепрощающие крики.
18 октября 2007 | 10:47
«В детстве я думал, что душа должна быть похожа на дракона. Этакий сгусток синего тумана, — полурыба или полуптица — внутри которого бьется красное пламя».
Ингмар Бергман
1972 год. Великий Ингмар Бергман заключает с Роджером Корманом и его компанией-дистрибьютором New World, договор, на основе которого фильм, снятый исключительно на деньги самого режиссёра будет, продвигаться на американские экраны. Бергмана не смутило даже то, что New World, имеет репутация компании занимающейся исключительно съёмками и прокатом лент категории «В». Но, эта непредвзятость повлекла за собой массу призов мировых кинофестивалей, номинацию на премию Оскар в категориях «Лучший иностранный фильм», «Лучший режиссер», «Лучшая операторская работа» и всеобщее признание.
Но, номинации, призы, статьи, благосклонность критиков будут потом, а пока… в заброшенное поместье Таксинг-Насби идёт подготовка к съёмкам нового фильма шведского режиссёра. И на сей раз, Бергман изменяет себе, он решает принести в свой фильм цвет. И в том же 1972 году оператор Свен Нюквист, работавший на всех предыдущих картинах мастера, снимает камерные, выразительные по насыщенности, первые кадры будущего фильма, и всё это следуя желанию самого режиссёра, говорившего, «что любой из его фильмов мог бы быть черно-белым — кроме «Шепотов и криков».
«Шепоты и крики» лента, стоящая в фильмографии Бергмана неким особняком. Она красива и монотонна, в ней «есть Бергман», и в то же время его там меньше всего, чем в каком либо другой снятой им картине. Она откровенно говорит о вещах страшных и противоестественных. Она говорит о семье, о драме жизни каждого её представителя…
Их было трое — Карен, Мария и умеряющая от последней стадии рака Агнесс. На этом «чеховские мотивы» по-Бергману исчерпываться. Они одна семья. По крайней мере, таковой должны быть, так как живут все вместе в родительском доме и видят медленное умирание собственной сестры. Но, Берман, не даёт идиллии, он подчёркивает пугающую разобщенность близких людей их неверие друг другу. И это впечатление усиливается с каждой минутой.
Мария (Лив Ульман) — самая младшая, самая любимая дочь покойной матери, до щемящей грусти похожая на неё, давно за мужем. У неё ребёнок, видя которого она постоянно впадает в лёгкое недоумение каждодневного неприятного узнавания. Мария воплощение самого света, но света не когда не выходящего из тени собственного «Я», замкнутого, преходящего в обманчивое очарование русых волос и кроткой улыбки. Она мила, и самонадеянна. Мария чувствует странно соперничество с Карен (Ингрид Тулин) странной, немного экзальтированной особой неопределенного возраста, по ночам прислушивающейся к бою старых напольных часов в кабинете.
Сёстры не любят друг друга, перенося лишь взаимное присутствие из-за смерти, незримо сконцентрированной в теле Агнесс. А Агнесс, в непревзойденном исполнении Хариетт Андерссон воплотившей в себе понятие «бергмановской актрисы», не боящейся показаться на экране до брезгливости неприятной, хватается за жизнь, не желая уходить «так». Уходить только не теперь, когда ещё нечего не выяснено, не сказано…
Умирающая уже живёт детскими воспоминаниями, смотря вокруг тем особым взглядом, бывающим только у безнадёжно больных людей, когда покорная благодарность любой заботе, смешивается в глазах с отсутствующим безразличием посвященного, приобщившегося к некой тайне. Созерцая эту тайну внутри себя, Агнесс, пытается примериться с нелюбовью матери, сестёр, с сознанием своей уже невозможной молодости. И её обреченность принимает лишь один человек — горничная Анна. Тихая провинциалка, с сердцем матери и душой верующей послушницы. Анна останется с Агнесс, примет её боль и страдания.
Бергман решительно не приемлет стереотипы красивого декоративного кино, он прибегает к ходам, на первый взгляд, совсем не свойственному его философскому виденью всего происходящего. Он делает самих героинь предметами интерьера — обыгрывая их мертвенно белые, до стерильной чистоты, или чёрные, фактурные платья на фоне стен покрытых вызывающе красным. И, этот диссонанс цветов, матовых и блестящих поверхностей, резьбы на буфете чёрного дерева, разлитого вина из бокалов с тонкой гравировкой, золотого обреза дневника Агнесс, прозрачных кружев зонта Марии, и сетчатой дымки вуали Карен, создаёт мир.
Мир реальный, и осязаемый, населенный страдающими и, не непрошеными людьми. Мир, в котором кадры с крупными планами лиц героинь погружаются в безвоздушный красный омут, из которого не слышно не крика, ни даже шепота…