Лилии не прядут
Ладно, кроме того, что ко дню рожденья Тарантино можно посмотреть "Криминальное чтиво" в оригинале (благо можно зависнуть над субтитрами лишние секунды), у меня наконец сдвинулся с мертвой точки план "Оскара-2009".
Отзыв содержит кучу спойлеров
«When a woman who knows everything meets a man who knows nothing...the inevitable happens.»
Когда фильм снят в духе книги, кажется, что книга хоть немного, но прекраснее, хоть ты её и не читал (но кажется, что знаешь).
И сразу, с самого начала заметна пропасть между выросшей в до- и военное время и родившемся в 1943 году, которого всё это обошло стороной. Кроме повелительной, загадочной красоты Ханны, мальчик безошибочно распознает в ней тайну - она боится, она подозрительна, хотя она и прячет это. Показательны два момента: когда она говорит о прошлом "Я ни о чем не думала до суда", и когда г-жа Мазур подводит черту: "Лагеря ничему не учат. Идите куда угодно, но не в лагеря". И мальчик, столкнувшийся с недавним прошлым своей страны, не может оставаться уже в стороне, пусть и полученное знание, и сделанный выбор вольно-невольно калечат его жизнь... Когда он пытается понять и почувствовать, посещает Аушвиц, все эти горы обуви, подземелья-камеры перед его глазами... Меняется мировоззрение, но чего-то не хватает, и он не может не возвращаться к этой, любимой, женщине, потому что он слабый, а она сильная. Да, удивительно, в своей дикой необразованности, которую назвали бы дремучей, в её простых взглядах на жизнь, в ее обреченности на одиночество. И когда глаза больше не могут оставаться закрытыми (у Михаэля), оказывается, что кусочки не сходятся, потому что мораль вечна, но сложна для интерпретации, а законы зависят от общества, но меняются вместе с ним - и всё же именно закон - канон, церковная, необходимая ортодоксия светского общества. Здесь никому не нужно прощение. И война действует на проявления любви, пусть даже любви к недоступному, вымышленному миру литературы, как клеймо, а после общество обесценивает природные, примитивные стремления, и в новой эпохе не прочь устраивать "показательные выступления на процессах" - гадко, да? Почему сами не убили себя от стыда, не мешали? - задает вопрос один из студентов. Но что же скажете в ответ на жертвы, на замученных? Что остается им, выжившим? Если не свидетельствовать правду.
- Не видел ты его, - сказал Гэндальф.
- Не видел и не хочу, - отрезал Фродо. - А тебя просто не понимаю. Неужели же ты, эльфы и кто там еще - неужели вы пощадили Горлума после всех его черных дел? Да он хуже всякого орка и такой же враг. Он заслужил смерть.
- Заслужить-то заслужил, спору нет. И он, и многие другие, имя им - легион. А посчитай-ка таких, кому надо бы жить, но они мертвы. Их ты можешь воскресить - чтобы уж всем было по заслугам? А нет - так не торопись никого осуждать на смерть.
Потому что все, принимавшие участие, виновны, и вина эта не подлежит сомнению. И закон задает вопрос: "В какой степени?" Соразмерность наказания - в какой? Осуждение - насколько, на сколько? Здесь-то превосходство закона, взмывающего над "если бы". Мы не можем эффективно исправить весь мир в рамках пенитенциарной системы. насколько ухудшить положение вещей частичным вмешательством - это уже иной вопрос. Провал в памяти, как о абсолютно бесполезной, ненужной вещи - истории, своей истории во времени - случается не у каждого. У Ханны на суде происходит не просто анамнез - с ним приходит простое осознание о погибших людях, и что чужая человеческая жизнь важнее твоего долга, на чем настаивает прокурор, пытаясь достучаться до этой простой, как на ладони, бесхитростной женщины. И чувство стыда за безграмотность в совокупности с виной, пробужденной свидетельствами еврейки, заставляют сделать очевидно нехарактерный для нее шаг - солгать. Здесь не стоит вменять в достоинство добровольное принятие большей вины в глазах закона, чем она есть на самом деле. "Высокоморальность" - тяжелое понятие для Ханны, но "человеческость" (не человечность) - гораздо ближе..
Те, кто считает Михаэля трусом и предателем, не могут до конца понять его переживания, прекрасно отраженные молодым актером в суде - почему он так отстраняется, почему оставляет для Ханны только свой голос, как в "лучшие времена" - потому что он читает для другой, до того момента, когда он увидел ее на скамье подсудимых. Вообразить только, что он чувствовал, когда услышал, что она просила, как когда-то его, читать подчиненных ей заключенных, позже одобряемых к отправлению в печку лагеря смерти. И сколько ещё моментов. Нельзя ничего исправить. Let sleeping dogs lie, пока они не встанут и не заявят о себе во весь голос.
Потому что он слабый, а она сильная. И он оставил за ней выбор.
Отзыв содержит кучу спойлеров
«When a woman who knows everything meets a man who knows nothing...the inevitable happens.»
Когда фильм снят в духе книги, кажется, что книга хоть немного, но прекраснее, хоть ты её и не читал (но кажется, что знаешь).
И сразу, с самого начала заметна пропасть между выросшей в до- и военное время и родившемся в 1943 году, которого всё это обошло стороной. Кроме повелительной, загадочной красоты Ханны, мальчик безошибочно распознает в ней тайну - она боится, она подозрительна, хотя она и прячет это. Показательны два момента: когда она говорит о прошлом "Я ни о чем не думала до суда", и когда г-жа Мазур подводит черту: "Лагеря ничему не учат. Идите куда угодно, но не в лагеря". И мальчик, столкнувшийся с недавним прошлым своей страны, не может оставаться уже в стороне, пусть и полученное знание, и сделанный выбор вольно-невольно калечат его жизнь... Когда он пытается понять и почувствовать, посещает Аушвиц, все эти горы обуви, подземелья-камеры перед его глазами... Меняется мировоззрение, но чего-то не хватает, и он не может не возвращаться к этой, любимой, женщине, потому что он слабый, а она сильная. Да, удивительно, в своей дикой необразованности, которую назвали бы дремучей, в её простых взглядах на жизнь, в ее обреченности на одиночество. И когда глаза больше не могут оставаться закрытыми (у Михаэля), оказывается, что кусочки не сходятся, потому что мораль вечна, но сложна для интерпретации, а законы зависят от общества, но меняются вместе с ним - и всё же именно закон - канон, церковная, необходимая ортодоксия светского общества. Здесь никому не нужно прощение. И война действует на проявления любви, пусть даже любви к недоступному, вымышленному миру литературы, как клеймо, а после общество обесценивает природные, примитивные стремления, и в новой эпохе не прочь устраивать "показательные выступления на процессах" - гадко, да? Почему сами не убили себя от стыда, не мешали? - задает вопрос один из студентов. Но что же скажете в ответ на жертвы, на замученных? Что остается им, выжившим? Если не свидетельствовать правду.
- Не видел ты его, - сказал Гэндальф.
- Не видел и не хочу, - отрезал Фродо. - А тебя просто не понимаю. Неужели же ты, эльфы и кто там еще - неужели вы пощадили Горлума после всех его черных дел? Да он хуже всякого орка и такой же враг. Он заслужил смерть.
- Заслужить-то заслужил, спору нет. И он, и многие другие, имя им - легион. А посчитай-ка таких, кому надо бы жить, но они мертвы. Их ты можешь воскресить - чтобы уж всем было по заслугам? А нет - так не торопись никого осуждать на смерть.
Потому что все, принимавшие участие, виновны, и вина эта не подлежит сомнению. И закон задает вопрос: "В какой степени?" Соразмерность наказания - в какой? Осуждение - насколько, на сколько? Здесь-то превосходство закона, взмывающего над "если бы". Мы не можем эффективно исправить весь мир в рамках пенитенциарной системы. насколько ухудшить положение вещей частичным вмешательством - это уже иной вопрос. Провал в памяти, как о абсолютно бесполезной, ненужной вещи - истории, своей истории во времени - случается не у каждого. У Ханны на суде происходит не просто анамнез - с ним приходит простое осознание о погибших людях, и что чужая человеческая жизнь важнее твоего долга, на чем настаивает прокурор, пытаясь достучаться до этой простой, как на ладони, бесхитростной женщины. И чувство стыда за безграмотность в совокупности с виной, пробужденной свидетельствами еврейки, заставляют сделать очевидно нехарактерный для нее шаг - солгать. Здесь не стоит вменять в достоинство добровольное принятие большей вины в глазах закона, чем она есть на самом деле. "Высокоморальность" - тяжелое понятие для Ханны, но "человеческость" (не человечность) - гораздо ближе..
Те, кто считает Михаэля трусом и предателем, не могут до конца понять его переживания, прекрасно отраженные молодым актером в суде - почему он так отстраняется, почему оставляет для Ханны только свой голос, как в "лучшие времена" - потому что он читает для другой, до того момента, когда он увидел ее на скамье подсудимых. Вообразить только, что он чувствовал, когда услышал, что она просила, как когда-то его, читать подчиненных ей заключенных, позже одобряемых к отправлению в печку лагеря смерти. И сколько ещё моментов. Нельзя ничего исправить. Let sleeping dogs lie, пока они не встанут и не заявят о себе во весь голос.
Потому что он слабый, а она сильная. И он оставил за ней выбор.